Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная. Татьяна Николаевна Зубачева

из дома они вышли вдвоём. Вернее, первым вышел Громовой Камень и закуривал на крыльце, чтобы не мешать Михаилу проститься с Росинкой и решить свои кое-какие проблемы.

      – Тебе на Центральную? – вышел на крыльцо Михаил.

      – Да.

      – Пошли, браток.

      Вместе они дошли до конца улицы. Михаила то и дело окликали знакомые. Практически все шли в том же направлении и, видимо, как догадывался Громовой Камень, в то же место. Ну да, Михаил же так и говорил, что эту улицу автокомбинат для своих строил.

      – Вот так, браток, держи по этой стороне, а там увидишь. До вечера.

      – Спасибо, до вечера.

      Прозвучало это уже в спину Михаила.

      Странный всё-таки город – Эртиль. Тотемные столбы и знаки у домов, смешанная одежда и язык у прохожих, всадники и машины… всё здесь вперемешку. Так было, когда он учился. Правда, тогда он не видел, вернее, не понимал этой странности, думал, что так в городе и положено. Только наглядевшись на другие города, русские и с той стороны, целые и разбитые в щебёнку боями, понял. А сейчас… Эртиль остался собой, это он стал другим.

      Дома становились двухэтажными, настоящими городскими, с магазинными витринами, вполне городские фонари, а вот поликлиника та же, и школа… До центральной площади осталось два квартала, и у школьной ограды он остановился. Передохнуть. И вспомнить. Он стоял и смотрел на бегущих и бредущих детей. Тогда он бежал. И мечтал, что когда-нибудь сам станет учителем.

      – Громовой Камень? – удивлённо-радостно спросили за его спиной.

      Он резко обернулся, едва не потеряв равновесие. И она не изменилась?!

      – Вероника Львовна?! Здравствуйте, как вы?

      – Здравствуй. Спасибо, по-прежнему, – улыбалась она. – А как твои дела?

      Громовой Камень невольно опустил голову. Сухая ладонь учительницы легла на рукав его шинели.

      – Всё будет хорошо.

      – Спасибо, Вероника Львовна, – он заставил себя поднять голову и улыбнуться. – Я тоже так думаю.

      Она задумчиво кивнула.

      – У меня на пятом уроке окно.

      – Спасибо, – он сразу понял. – Я не знаю, как освобожусь, но я обязательно зайду.

      – Удачи тебе.

      – Спасибо. И вам… здоровья и удачи.

      Он оттолкнулся ладонью от ограды и молодецки захромал дальше, чувствуя на спине её внимательный, необидно сочувствующий взгляд.

      Вероника Львовна преподавала русский язык и литературу, а в педагогических классах и методику, общую и частную. И это её он увидел на границе в Кратово, когда после демобилизации и курсов возвращался на Равнину, а она уезжала в Россию в отпуск. Тогда пересеклись на вокзале, поздоровались, перекинулись парой фраз, и всё. Конечно, он зайдёт к ней, поговорит о школе, о прошлом. Оба сына Вероники Львовны и её муж с войны не вернулись. Он помнит тот день, когда она получила третью похоронку. На младшего. Она молча сидела и смотрела в окно, а они – тогда десятиклассники – сидели и читали, или делали вид, что читают. И тогда он не решил, нет, понял, что пойдёт воевать. Добровольцем. А если род не отпустит, то сбежит,