Закон Шруделя (сборник). Всеволод Бенигсен

Откуда у вас такие сведения, товарищ Копылев, а?

      Копылев смутился и как-то двусмысленно потупил глаза, как будто сведения-то были достоверные, но он не имел права раскрывать их источник.

      – Но это не главное, – продолжал Шрудель. – Главное – то, что наша газета – рупор рабочего класса. А вы нам антисоветчину предлагаете напечатать.

      – Антисоветчину?! – Копылев отпрянул так, что едва не задел локтем один из бумажных небоскребов.

      – Ну да, – равнодушно подтвердил Шрудель, – Вот тут написано: «товарищ Солженицын». А товарищ – это что? Это друг. Или вы, может быть, дружите с Солженицыным, а?

      Поняв, что дал маху, незадачливый поэт решил вступить в спор, но Шрудель пресек эту попытку, сменив грозную интонацию на доверительную:

      – Допустим, я вам верю. Верю. Но ведь читатель может засомневаться. Так что извините. Тут надо еще поработать.

      – А следующая? – спросил Копылев, глазами указывая на листок.

      Шрудель поморщился, но продолжил:

      Ицхак Рабин опять, увы, встревожен,

      Но пусть не плачет и расскажет всем,

      Его любимый дядя – дядя Сэм,

      И долларом, и бомбами поможет.

      – М-да… «но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем». Слушайте, Копылев, а почему у вас все все время плачут? Прям какой-то плач Ярославны. И почему Рабин «опять» встревожен? А до этого чем он был встревожен? И откуда такая уверенность, что кто-то обязательно пришлет деньги? Это уже вторая эпиграмма, в которой кто-то кому-то шлет деньги. Чует мое сердце, что, если бы дядя Сэм и вам подкинул немного деньжат, вы бы упираться не стали.

      Копылев отчаянно замотал головой, как бы всячески отрицая такую беспринципность.

      – Но главное, – цокнул языком Шрудель, – это снова ваша политическая близорукость.

      – А здесь-то где? – удивился Копылев.

      – Вот чудак-человек, – пожал плечами Шрудель, глянув на Гришу. – Ну, как же? Вот вы пишете «Ицхак Рабин опять, увы, встревожен». «Увы»! Вам что, жаль премьер-министра Израиля? Или, может, вы поддерживаете агрессивную политику Израиля на Ближнем Востоке?

      – Нет, но…

      – Ладно, – сказал Шрудель миролюбиво. – Это уже не мое дело, потому что вам все равно надо в «Крокодил». Мы в основном лирику печатаем. Жаль, что Ершов вас не предупредил.

      Одной рукой он попытался вернуть листок автору, а другой дружески приобнять того за плечи, дабы направить к двери.

      – А там есть и лирика, – сказал Копылев и вывернулся из объятия Шруделя каким-то змеевидным телодвижением. – Как раз следующее стихотворение. Ниже.

      Шрудель хмыкнул и, почесав небритый подбородок, вздохнул.

      – Ну, давайте, почитаем вашу лирику.

      В прожорливое брюхо таксофона

      Рукой дрожащей двушку опускаю,

      И голос твой, такой родной, знакомый,

      Мне сердце очень сильно обжигает.

      «Очень сильно» – это очень сильно, – повторил Шрудель задумчиво, причмокивая, словно пробовал слова на вкус. – Но мне даже нравится, а, Григорий? Что-то в этом есть от обэриутов. Ладно, поехали дальше.

      И будет