Шаг во тьму. Иван Тропов

ничего ему не рассказывает. А раньше, я знаю точно, сам охотился втихомолку от Старика. Раньше. Охотился, охотился, – а потом как отрезало.

      – Ладно, как-нибудь потом расскажешь… – пробормотал Гош и поднялся.

      Хлопнул меня по плечу, перешагнул через раззявившуюся лямку рюкзака и вышел. Тихо прикрыл дверь.

      А я остался сидеть, слушая, как он спускается вниз по лестнице. Хлопнула внизу дверь. Потом, через минуту, под окнами кухни раздалось урчание мотора.

      Звук мотора стал тише, удаляясь. Потерялся за другими звуками – и вдруг стало одиноко.

      А может быть, зря я не рассказал все Гошу.

      Как бы не оказалось, что это ошибка. Самая большая в моей жизни – и последняя…

      Я поежился, обхватил себя руками – вдруг стало зябко. И на коже, и на душе. Страх снова был со мной. Тут как тут.

      Черт возьми!

      Я вскочил и на ходу сдирая одежду сунулся в ванную.

      Сбросил последнее, забрался в ванну, от души задернул пластиковые шторки, чуть не сорвав их вместе со штангой, и до отказа рванул ручку крана. Горячие струи ударили в тело – три дня мерзшее, превшее в одной и той же одежде, пропахшее потом, грязью и страхом…

      Горячие струи били в кожу, согревая меня и очищая. Хорошо-то как!

      Жмурясь от удовольствия, я облил себя гелем – и стал сдирать мочалкой всю эту грязь и страх.

      Грязь – что… Главное – страх этот с себя содрать! Смыть обжигающей водой!

      Словно пометила она меня этим страхом…

      Я потянулся к флакону, чтобы капнуть еще шампуня в волосы – да так и замер.

      Пометила…

      А вдруг этот страх – и вправду как метка?

      Может быть, после столь плотного касания, пробудившего во мне такой страх, – может быть, теперь она сможет почувствовать этот страх даже здесь, в сотнях верст?

      А по страху – и меня, помеченного им надежнее любой черной метки.

      Как найдет Харона, так сразу и сообразит все – и потянутся к метке, оставшейся на мне…

      Я трахнул головой. Не бывает чертовых сук, способных на такое! Не бывает! Ни одна из тех, с которыми мы встречались, не могла такого!

      Но ведь ни у одной из них не было и семидесяти пяти холмиков на заднем дворе…

      Я сделал воду еще горячее, чтобы обжигала. И с новыми силами принялся драть кожу мочалкой. Прочь, прочь, прочь! И этот страх, засевший внутри, и эти мысли…

+++

      Из наполненной паром ванной я вывалился в коридор и прошлепал на кухню. Хотелось пить.

      Я распахнул холодильник, нашел пакет с обезжиренным кефиром, сорвал крышечку – и присосался, прямо к пластиковому горлышку…

      Глотал кефир, и по мере того, как отступала жажда – чувствовал, какой зверский голод прятался за ней.

      Завинтив пакет с кефиром, я потащил из холодильника все, что там было.

      Упаковку нарезанной шейки, морковку по-корейски, тарелочку с шинкованным кальмаром в масле…

      Щелкнул чайником, чтобы нагревался. Уже исходя слюной, на ощупь выудил из путливого целлофана кусок хлеба – и набросился на еду.

      В окно било утреннее солнце,