Невозможные жизни Греты Уэллс. Эндрю Шон Грир

о моем сыне – я не очень хорошо поняла, но на всякий случай кивнула – и сообщила, что в холодильнике стоит горшочек с куриным пирогом, который я могу поставить в духовку.

      – Да, пожалуй, так лучше всего.

      – Я пойду за продуктами и к прачке. Будут еще поручения?

      – Нет-нет, я… – начала я, заглядывая в спальню.

      На самом деле поручения, наверное, были. Прямо на моем ночном столике лежал ежедневник, приличествующий супруге врача.

      – Мадам?

      – Да, я отдохну. У меня до сих пор кружится голова, и я все забываю. Простите.

      – Понимаю, такое напряжение… Не беспокойтесь ни о чем, я все сделаю. Что вы хотите на ужин?

      – На ваше усмотрение.

      – Я думаю, бараньи отбивные, картофель и заливной салат.

      – Прекрасно.

      – А мальчик уже одет? – спросила она.

      – Нет-нет. Собственно, он где-то прячется.

      – Прячется?

      – Мы играли в прятки.

      Миссис Грин наконец допустила на свое лицо какое-то выражение, и я сразу поняла, что сделала нечто ужасное. Она ничего не сказала, – видимо, это было выше ее понимания: как может мать играть в прятки, когда ее ребенок должен быть одет для прогулки в холодном парке? Земля вот-вот разверзнется.

      – Я найду его, – пообещала я.

      Она улыбнулась так, словно я случайно нажала кнопку «Вызов», кивнула и ушла на кухню. Мне было непонятно, что она мне внушает: восхищение или ненависть.

      Сына я нашла в ванной. Сперва он закричал от ужаса, когда я отодвинула занавеску и обнаружила его сидящим на корточках под душем, но потом бурно развеселился из-за своей сообразительности. Я отдала его миссис Грин, которая к тому времени сама управилась с пирогом. Ее серые глаза остановились в первую очередь на испачканной одежде мальчика, а затем на его матери-правонарушительнице. Она увела его переодеваться. Тогда-то я и прокралась к ежедневнику.

      – Миссис Грин! – крикнула я, вбегая в детскую. – Я передумала.

      Она пыталась натянуть на сопротивлявшегося Фи шерстяные штанишки. Тот выглядел несчастным, словно животное, которое заставляют носить человеческую одежду. Миссис Грин так посмотрела на меня, что я чуть не отступилась, но меня переполняла решимость.

      – Я сама схожу с Фи в парк. Выполните мои поручения и согрейте пирог; мы вернемся к обеду.

      – Понимаю, – сказала она отчетливо. – Вы уверены? Раньше вы не…

      – Уверена. Оденьте его, мы уходим через минуту.

      – Хорошо.

      Я направилась в спальню, где нелепый пеньюар в анемоновых оборках упал к моим ногам, и взглянула на часы: девять тридцать. Времени оставалось в обрез. На открытой странице ежедневника моим почерком было написано:

      Феликс, Гудзонский парк, десять.

      Тюрьма 1918 года и страшно уродливая надземка на Шестой авеню исчезли, но в витринах по-прежнему виднелись плакаты, призывавшие подписываться на военный заем, а люди в форме, курившие повсюду, мало отличались от людей из того мира. «Цветы!» – кричала