Снег в Техасе. Павел Долохов

голубоглазый. Он был душой общества. Он умел неподражаемо рассказывать по большей части самим им придуманные истории, и сам первый над ними заразительно смеялся.

      На их книжки появились рецензии почти во всех московских газетах. Книгу Григория критики в один голос хвалили – ясный прозрачный стиль, точные зарисовки уходящей московской жизни. Потом Ольга случайно узнала, что все эти критики состояли на жалованье у Осипа Давыдовича, отца Григория.

      А Ольгины стихи ругали – детский лепет, капризы взбалмошной гимназистки, появились даже пародии. Только Брюсов в своей кисло-сладкой рецензии увидел в ней зерна большого таланта…

      Ольгино отдаление от Григория происходило незаметно. Сперва Григорий стал исчезать на несколько дней. Ольга не удивлялась – у него так много друзей. Не удивилась она, когда ей кто-то сказал, что Григория встречают с другими женщинами. Что же здесь удивительного – он так влюбчив! А по-настоящему он любит и всегда будет любить только ее!

      А потом в ее жизни яркой звездой промелькнул Исидор Гольц. Ольге его представили на одном из вечеров, когда у них в очередной раз собрались поэты, писатели и художники.

      Он протянул руку и сказал с сильным акцентом:

      – Меня зовут Исидор Гольц. Я – еврей из Варшавы. Ольга рассмеялась. Он ей показался очень старым.

      Она только успела заметить, что от него пахнет дорогими сигарами и французским одеколоном.

      Гольц позвонил через несколько дней.

      – Ольга Ивановна! Я хочу вас пригласить на вернисаж на Кузнецком Мосту.

      – Когда? – спросила Ольга.

      – Сейчас, – ответил Исидор. – Мой шофер ждет вас у вашего подъезда.

      Ольга не сразу увидела Исидора – с сигарой в руке, в толпе репортеров, он подошел к Ольге, поцеловал руку. Ольга почувствовала, как по ее телу прошла легкая дрожь.

      Потом в «Метрополе» они пили шампанское и ели устриц.

      Исидор курил почти непрерывно. Он закурил очередную сигару, сбросил пепел в хрустальную пепельницу, достал из кармана смокинга какие-то конверты.

      – Ольга Ивановна, на следующей неделе я открываю галерею в Берлине. Здесь приглашение и билеты. – Он протянул ей конверт.

      Ольга раскрыла конверт. Билет на поезд Москва – Варшава – Берлин. Она удивленно посмотрела на Исидора.

      – Если не можете или не захотите – выбросьте и забудьте.

      Ночью Ольга спала плохо и к утру твердо решила не ехать. А утром за завтраком неожиданно сказала Григорию:

      – Ты знаешь, на следующей неделе мне нужно уехать. Всего на несколько дней.

      Григорий вопросов не задавал.

      На станции Вржболово, уже за Варшавой, они пересели в узкий немецкий поезд. Прошли любезные прусские пограничники. Щелкнула замком блестящая дверь купе, упали тяжелые занавески. В купе стало почти темно. Ольга сидела на кушетке напротив Исидора и чувствовала легкую приятную дрожь. Исидор встал перед ней на колени, стал целовать ладони рук. Ольга закрыла глаза, когда Исидор стал ловко расстегивать ее платье.

      Дни в Берлине промелькнули, как один праздничный день: приемы, кутежи в ресторане – и опять приемы, и огромная