Снег в Техасе. Павел Долохов

Петрограде свергнуто и арестовано буржуазное Временное правительство помещиков и капиталистов. Керенский бежал. Всю власть взял Съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Он принесет мир народам и землю крестьянам, отдаст рабочим фабрики и заводы.

      Сознательные рабочие, крестьяне и солдаты Москвы! Завершим начатое дело! Добьем без пощады врагов пролетарского дела! Все с оружием в руках на Скобелевскую площадь!»

      Григорий взял за край листка и потянул. Приклеенный мучным клейстером листок легко отошел. Григорий смял бумагу и искал глазами, куда выбросить. Толпа вокруг них густела.

      Стоявший ближе других чубатый солдатик в сдвинутой набекрень папахе схватил Григория за грудки:

      – Не трожь проклимацию, офицерская сволочь!

      Григорий оттолкнул солдатика и опустил руку в карман, нащупал револьвер. На него набросились трое, скрутили руки, вытащили револьвер из кармана. Рядом натужно хрипел и отбивался Зуев:

      – Германские шпионы! Предатели! Сволочи!

      – Бей их! Кончай на месте! – В толпе защелкали затворы ружей.

      Выбился вперед пожилой рабочего вида человек с красной повязкой на рукаве.

      – Спокойно, граждане! Никакого самосуда! Отведем их в Совет. Пусть их судят по революционному закону.

      Толпа одобрительно загудела. Григорьеву и Зуеву связали руки. Человек двадцать солдат в расстегнутых шинелях, с ружьями наперевес повели их к назад по Тверской – к Скобелевской площади.

      Наступали ранние осенние сумерки. На Тверской зажглись огни магазинов и кафе. У входа в ресторан Григорий заметил знакомого журналиста. Тот его узнал, бросился было навстречу, но, увидев вооруженных солдат, испуганно метнулся прочь.

      На Скобелевской площади, у генерал-губернаторского дома, шеренга автомобилей. У машин люди в кожаных френчах. Пропускают только тех, кто показывает какие-то красные бумажки. Дали знак остановиться:

      – Кого ведете?

      Один из солдат затараторил:

      – Срывали объявления советской власти. Агитировали за царя…

      Человек в коже тихо выругался:

      – Шлепнули бы на месте! В общем так, арестованные и вы, – он показал пальцем на солдата, – со мной. Остальные – расходитесь!

      Им развязали руки. Они поднимаются по широкой лестнице генерал-губернаторского дома, проходят анфиладу комнат. Там все буднично, словно и нет революции. Барышни стучат на «Ундервудах», молодые люди снуют с папками.

      Их приводят в кабинет. За огромным столом, заваленным бумагами, лысоватый человек в очках. По виду – мелкий чиновник.

      – В чем дело, товарищи?

      Человек в коже путано объясняет:

      – Задержаны революционными солдатами… За срыв прокламаций… Вели пропаганду за царя, за войну…

      Очкастый его перебил:

      – Оружие применяли?

      Солдатик вышел вперед:

      – Никак нет, вашеродь… товарищ… Леворверт я изъял…

      Очкастый устало вздохнул.

      – Вы можете идти, товарищи. А вы, – он кивнул Григорию и Зуеву, – садитесь за тот стол, берите перо и бумагу и все подробно