Весенняя коллекция детектива. Татьяна Полякова

здоровья, как у тети Верочки!

      – А почему не выходит на улицу?

      Тут Люсинда оказалась в тупике. Действительно, почему? Вроде бы все в порядке, руки-ноги ходят, и голова соображает, а на улицу… нет, не выходит.

      – Не любит она улицу эту! – выпалила Люсинда. – И боится, потому что кругом беззаконие и хулиганство!

      – Прямо возле дома беззаконие и хулиганство? – усомнился Добровольский.

      – Да у нас кругом оно! А тетя Верочка этого не любит, и еще она воров боится! У нас дверь железная и окна изнутри железяками задвигаются!

      – А у нее есть что красть?

      – У всякого, кто своим домом живет, есть что красть! У нас вон телевизор японский, видеомагнитофон корейский, швейная машинка «Зингер», шуба тоже, каракулевая, и шапка тети-Верочкина! Мало ли, гопники набегут, по голове дадут, а старому человеку много ли надо!

      – Кто такие гопники?

      Люсинда замолчала и посмотрела недоверчиво:

      – А че? Не знаете, кто такие гопники?

      Добровольский искренне признался, что не знает. Люсинда даже головой покрутила от возмущения:

      – Ну, хулиганье мелкое!

      – Это жаргон, – пояснила Олимпиада Владимировна. – Вроде «ботвы».

      – Ботвы?

      – Вот такая ботва, прикинь, – тут же высказалась Люсинда, – бывает не до смеха!

      Добровольский понял, что если они сейчас примутся ему объяснять, что такое «ботва», – это жаргон, вроде «зажигать драйв», понимаете? – то он точно пойдет и утопится, и решил не выяснять.

      Итак, непонятно, где была тетя Верочка, когда Люсинда вышла на площадку, потому что в комнате, где орал телевизор, ее не было. Отлично.

      – Теперь расскажите мне про человека с бородой, который носит кеды и живет на третьем этаже.

      – Ах, это Женя, – сказала Олимпиада Владимировна таким тоном, как будто это имя все объясняло. – Он писатель. То есть никакой он не писатель, но однажды он что-то написал. Конечно, это нигде не печаталось, но он все ждет, что… напечатают. В сущности, несчастный человек!

      – Меня убираться звал, – добавила Люсинда и взяла из коробки последнее печенье.

      Вид при этом у нее был виноватый, она даже глазами по сторонам стрельнула, не видит ли кто, что это она доедает последнее, но было так вкусно, что остановиться она не могла. Вкусно и, самое главное, много – ешь сколько хочешь! Они с тетей Верочкой вечно экономничали, покупали печенье в бумажных пачках. Оно сильно крошилось, пахло парфюмерией, и Люсинде все время казалось, что пекут его из мыльных стружек.

      Вот у них в Ростове на Прибрежной улице пекарня есть. Вот там печенье так печенье – толстое, масляное, мягкое, во рту тает! Купишь кулечек, идешь и ешь себе, до дома не близко, солнышко припекает, рекой пахнет и печеньем из кулечка, и точно знаешь, что на всю дорогу хватит, и так весело идти с печеньем! А дома ужин, мама непременно за стол посадит, и хоть и не хочется, а поешь, потому что вкусно и мамино!..

      Тут Люсинда вдруг так заскучала по маме, что последнее печенье из коробки проглотилось как-то незаметно, и сразу стало грустно. Раз все кончилось, значит, сейчас будут выгонять.