Чистосердечное признание или Похождения борзописца, которому не сиделось на месте. Михаил Васильевич Шпагин

стоила, кажется, шесть, а потом девять тысяч рублей. Когда стали жить лучше, отец снова занял денег и купил «Победу», ставшую его любимой маркой. Быть пассажиром хорошо, а вот попытки выучить меня вождению ни к чему не привели.

      Отец работал в НИИ судостроительной промышленности, которым когда-то руководил Александр Шорин, автор буквопечатающего телеграфного аппарата, систем фотографической звукозаписи для кино, механической записи и воспроизведения звука. Список достижений лауреата Сталинской премии 1941 года этим не исчерпывается. Фамилию выдающегося изобретателя сейчас назовут немногие, зато представители старшего поколения хорошо знают, что такое «музыка на костях». К её появлению косвенно приложил руку человек, создавший названный его именем аппарат «Шоринофон». Его достаточно простая и доступная в изготовлении конструкция положила начало массовой подпольной индустрии. Использованные рентгеновские плёнки с записями модных мелодий заполонили страну.

      Я не раз просил отца рассказать что-нибудь об Александре Фёдоровиче, но он вспомнил только одно, хотя, быть может, и самое главное. Когда министерство задержало зарплату, Шорин выплатил её всему коллективу из своего кармана.

      Отец надеялся, что его сын тоже станет инженером и после школы устроил лаборантом во всё тот же НИИ. Но скоро понял – технарь из меня не получится. Я уволился и стал готовиться к экзаменам на режиссерский факультет института кинематографии (ВГИК). Хорошо осведомлённый о моих более чем скромных успехах в НИИ отец этот крутой поворот одобрил.

      Домик у колодца

      Когда нас, возвратившихся из эвакуации, не пустили в Москву, мама и я стали жить в Домодедове, в маленькой, купленной отцом ещё до получения комнаты на шоссе Энтузиастов, крохотной «даче».

      Дача находилась на Рабочей улице, пленявшей своей почти деревенской красой. Деревянные избы (только один дом из кирпича). Между ними неширокая коричневато-серая проезжая дорога, пыльная в жару и долго не просыхающая после дождя. К избам по обеим сторонам улицы вели узенькие тропки. По бокам дороги зеленела трава, и поближе к изгородям осенью росли грибы, да не какие-то там шампиньоны, а настоящие, лесные.

      Поэзия! Но ей сопутствовала и сельская проза. Печь, которую надо топить, а где взять дрова – неизвестно. Воду приходилось носить из колодца. Чтобы её набрать, крутили соединенную с деревянным валом железную рукоять. На вал наматывался канат с прикрепленным к нему ведром. Ничего сложного, но за день операцию приходилось повторять много раз – вода была нужна не только для умывания и кухни, но и для полива огорода. Единственное утешение – «дача» находилась почти напротив колодца… Жители, что похозяйственнее, держали коров, а мы белую с черными пятнами козу Зорьку и кроликов.

      Наесться досыта было невозможно. Из чужих по улице чаще других ходили нищенки, как правило, женщины. Им подавали картошку, кусочки хлеба, мелкие монетки, ботву, из которой можно было сварить свекольник. Однажды я увидел,