Научное доказательство любви. Том 3. Альфред Ямамото

двести

      Одиночество живёт.

      Шестикрыло и двурого,

      Лук и стрелы за спиной —

      Без лицензии и срока

      Всё охотится за мной.

      Как бездарная реклама,

      Как навязчивый сосед.

      Со времён отца Адама

      На него управы нет!

      И никто, хоть напрочь сгину,

      Не откликнется на крик.

      Лишь печально квасит мину

      В тусклом зеркале двойник.

      Да безлика и прозрачна,

      Как бутылка без вина,

      Из-за шторы смотрит мрачно

      Чья-то тень. И тишина.

      «На весь квартал – один пожухлый флаг…»

      На весь квартал – один пожухлый флаг.

      А ветер воротами – бряк, да бряк…

      Единственный фонарь – и тот контужен.

      На весь подлунный мир – одна луна.

      И старый дед в галошах у окна

      совсем один и никому не нужен.

      Как старый дом, подписанный на слом,

      где пахнет самопальным табаком.

      В плетёной клетке канарейка свистнет.

      Давно молчит на полке телефон.

      И жизнь не жизнь – какой-то странный сон,

      где от желаний мало что зависит.

      И всё не так… как будто бы назло…

      И озеро трясиной заросло.

      И под окошком спилены берёзы.

      И кинескоп у «Горизонта» сел.

      И старый пёс уж год, как околел…

      Такой был верный… вспомнишь – в горле слёзы…

      Так жалок, одинокий и хромой,

      на вате шапка летом и зимой,

      Что дразнят ребятишки «серый Волька».

      Когда б видали эти пацаны,

      какой он был, вернувшийся с войны:

      два метра росту. А медалей сколько!

      Гармошка, кудри. Гвардии матрос.

      И девочки, влюблённые до слёз.

      Куда всё подевалось, интересно?

      Жизнь кончилась. Осталась маята:

      как маятник, один: туда-сюда…

      А стрелки зацепились. И ни с места.

      Начало времени

      Ни шпаги от Дюма, ни карт от Жюля Верна.

      Всё сон припорошил. (Смешной романтик, спи!)

      И уползает в тень портовая таверна,

      как усмирённый волк на якорной цепи.

      Усталый пианист с манерами пирата,

      чья гордая душа висит на волоске,

      над пламенем свечи прищурившись куда-то,

      нас топит, как котят, в нахлынувшей тоске.

      У праздничных витрин – весёлая толкучка.

      И, зазывая всех на шумный маскарад,

      афиша на столбе, как преданная Жучка,

      ободранным хвостом виляет невпопад.

      А память всё верна тому тысячелетью,

      перебирая хлам из ветхого ларца.

      Но бешеных коней осаживая плетью,

      уж рвётся новый век, гарцуя у крыльца.

      Мерцают миражи неоновых созвездий

      и хлещут по щеке промёрзшего окна.

      Вздыхает и ворчит глухая дверь в подъезде,

      что были на земле и лучше времена.

      А нынче всё не так. И сами мы другие.

      На ёлке во дворе не так горит звезда.

      Поблекла мишура. И только ностальгия,

      как