Научное доказательство любви. Том 3. Альфред Ямамото

»

      За ночь листья облетят. Только облако тумана

      на поляне, где росли незабудки по весне.

      Только тусклая луна – будто леший у шамана

      пыльный бубен уволок и повесил на сосне.

      Кто-то жалобно вздохнет. И провалится в болото.

      Только уши из воды. И свистящий странный звук.

      Или нечисти лесной покуражиться охота?

      Или ангелы летят треугольником на юг?

      Этюд со звездой

      Покатилась первая звезда

      вниз по галактической спирали.

      На столбах гудели провода,

      А по лугу лошади гуляли.

      Листья шелестели. Ветер дул.

      Сонная луна висела косо.

      А душа сбежала и без спроса

      до утра отправилась в загул

      босиком по Млечному Пути,

      чтоб потом свернуть на сенокосы,

      где сверкают бусинками росы,

      и трава по пояс – не пройти…

      Этюд с будильником

      Будильник звякнул жалобно и хило.

      Порвался сон, как старое кино.

      Ночь кончилась, и утро просочилось

      сквозь шторку в приоткрытое окно.

      В окне – рябина, воробьи на ветке

      и клочья облаков. А может быть,

      чистюля-август постирал салфетки

      и на ветру развесил посушить?

      Луна и полночь

      Черёмуха цветёт. И сон-траве не спится.

      Кукушка битый час твердит одно и то же.

      У сгорбленной сосны заноет поясница,

      и выплывет луна, как старая галоша.

      У тихого ручья, где пепел от костра,

      где прячется в траве зелёный лягушонок,

      ладошками взмахну, чтоб шлёпнуть комара.

      Купавка от меня (русалкина сестра)

      подхватится тикать, не разобрав спросонок.

      Кудрявый, под хмельком, пришлёпает лешак,

      достанет из мешка корявую гнилушку.

      И полночь зашуршит, как флибустьерский флаг.

      И лодка уплывет по облакам во мрак.

      И упадёт туман. И сон возьмёт кукушку.

      «Капели трель, июльская жара…»

      Капели трель, июльская жара

      И тихая печаль начальной осени.

      И вот уже вода остыла в озере,

      И снежно со вчерашнего утра.

      Над синевой тропических морей,

      Над белизною северных лесов,

      Огромное цветное колесо

      Вращается то тише, то быстрей.

      Расщелина, где прячется змея,

      И небо, где купаются стрижи…

      Мы это называем просто – жизнь,

      Поскольку без названия нельзя.

      Белый стих

      Кузнечик тарахтит. Скрипит телега.

      Лошадка фыркает. Дорога пахнет сеном,

      туманом и землей. И облаками —

      там жаворонок, жаворонок плачет

      от счастья, что живёт, и есть надежда

      ещё дожить до будущего лета!

      Скрипит телега. Ровно дышит лошадь.

      И можно в сено лечь, лицом – на солнце.

      И всё смотреть, как облака по небу

      плывут, плывут… И жаворонка слушать.

      А где-нибудь грохочет автострада.

      И самолёты разрезают воздух.

      И воздух рвется, тонкий, как бумага,

      как тонкие ушные перепонки.

      Со скрежетом и воем мчится время,

      как скорый поезд возле полустанка,

      согласно расписанью – мимо, мимо…

      А я лениво еду на телеге,

      дышу травой, рассветом и туманом.

      Анемоны

      На зелёной лесной лужайке,

      где осока и горный ветер…

      (Он спустился сюда с верховий,

      где вчера только снег растаял,

      там в июле цветёт горечавка —

      синеглазый цветок альпийский,

      и так рано снега ложатся

      на пустых каменистых кручах…)

      На зелёной лесной лужайке

      над осокой качает ветер

      белоснежные анемоны —

      так их много, и так беспечно

      тянут к солнцу они головки,

      и отпущено им так мало,

      что никто их жалеть не станет:

      оборвут, соберут в охапку

      и