.

лесах – самая неторопливая железная дорога в Союзе…

      Он подошел и сел на ковер около кровати. Помолчали.

      – Это откуда, Тат?

      – Константин Григорьевич Паустовский, «Мещерская сторона», повесть, отрывок… Твоя мама задавала… Только там: «я пересел», а я исправила на «я пересела».

      Он встал на колени около кровати и сказал:

      – Пожалуйста, Таня, моя единственная и любимая на всю жизнь, прости меня, пожалуйста, прости мне этот грех и поверь мне, поверь один и последний раз, – и стал ждать приговора. Она лежала и молчала, а он ждал.

      – Какое это уродское слово, – сказала она, – отрывок… блатное прямо… эй, ты, отрывок, прочти-ка нам отрывок… Расскажи-ка мне, как это всё происходило…

      – Не стоит, Тат…

      – Выкладывай.

      Он, тщательно отбирая слова, попытался от третьего лица рассказать канву, она лежала молча, потом сказала: понятно. Плакала и ещё через какое-то время снова сказала: понятно. Потом:

      – Ладно, Паша, прощаю. Один раз.

      – Спасибо. Два не потребуется.

      У него тоже глаза были мокрые, он улегся рядом с кроватью и сказал шёпотом:

      – А ты ведь не училась у моей мамы, она тебе это не могла задать… – Его как-то постыдно радовали её слезы и её горе, опровергавшие его ревнивые подозрения последнего времени.

      Татьяна тоже ответила не сразу:

      – Ну да, она была в другом классе, подружке моей задавала, а в моём классе ещё чья-то мама это задала, и мы учили вместе…

      Дни после этого пошли тихие и осторожные, будто крались на мягких лапах, чуть поводя по сторонам косыми глазами. Через пару недель она решила, что не хочет, чтобы их семейные проблемы влияли на его политические позиции, пусть он действует так, как считает правильным, но она хотела бы понять и оценить перспективу для себя.

      – Мы не договорили тогда, Паш, – сказала она, – а это нужно договорить и принять решения.

      Ему мгновенно стало понятно, что последовательный и жёсткий подход, сами эти её слова с оттенком официоза и его вина, продолжающая отравлять их отношения, должны поставить его прямо вот сейчас перед выбором. А он уже всё решил с этим выбором.

      – Танюш, если для тебя это важно так же, как и наши личные вопросы, то можем не возвращаться к тем разговорам, ты просто скажи, как надо поступить, я так для тебя и сделаю, давай мне любой вариант, – предложил он.

      Она подумала и сказала:

      – Соблазн есть, Паш, но так не пойдет, не хочу диктовать, давай обсудим.

      – Можем сделать знаешь как? Я изложу тебе свои соображения, и если ты будешь против, тогда уже сделаем, как ты скажешь.

      – Ладно, хитрец, посмотрим, давай, излагай.

      Раньше, когда она его обзывала или дразнила, это означало, что можно обнимать, целовать и идти дальше, сейчас это, боже мой, могло быть прощением:

      – Первое, Танюш, насчет нацболов. Это, конечно, была их полная