Клязьма и Укатанагон. Премия им. Ф.М. Достоевского. Юрий Лавут-Хуторянский

а в синхронном мы лучше всех. Имитация равновесия и синхронность. Это мы. Выступление их видел, всё время нужно что-то изображать: улыбочка, лёгкость, ноги молотят из последних сил, а ты вроде бы на суше, идёшь и людям улыбаешься, рукой машешь, вся команда, синхронно, по грудь в воде, понимаешь? Сам принимай решение, но моя карьера рухнет, если ты будешь продолжать.

      – А может, наоборот, Тат? Продвигают таких, на которых в папочке есть материал, такие безопаснее, комитет-то – он безопасности комитет.

      – Вот-вот, я об этом и говорю. Буду я там болтаться на ниточке, как чайный пакетик: в любой момент потянут – и в мусорное ведерко.

      Они оба расхохотались. Он подошёл и обнял её.

      – Спасибо, Тат, что так говоришь.

      – И еще один момент, Паш… Давно хотела сказать… глупость, но как-то угнетает меня иногда, что не сказала… о моей жизни в Москве, которая была ещё до наших отношений. Судя по тому, что ты меня никогда об этом не спрашивал, у тебя какое-то своё об этом представление… а то бы не выдержал, спросил. У меня тогда были мужчины, там, где я работала… руководители этих фирм… трое. Потом, после нашей второй ночи – никого никогда не было…

      Тишина была очень долгой, оба молчали. Татьяна встала и ушла на кухню, беззвучно там убирала, ожидая, когда он подойдет. В спальне по-прежнему была тишина, и она начала готовить ужин. Он, наконец, задвигался там, в спальне, вышел на кухню и сказал, что хочет поехать в колхозы, от ужина отказался – она не стала возражать, только смотрела искоса за его движениями: он хлопал дверцами, видимо, свою чашку искал, налил воды из чайника, но слава богу, заметил, что горячая, вылил, налил из-под крана, поставил чашку и вышел. Собственно, она сразу понимала, что ранит его, но по сравнению с его изменами и его виной никакая её прошлая история не могла сравниться, вообще никакая, потому что в ней не было обмана… Да, вероятно, вечер у него будет испорчен, и может лучше было бы промолчать, но он мог узнать со стороны, и это было бы хуже, известность её растет, и гадость какая-нибудь, приукрашенная добрыми людьми, может прилететь откуда не ждешь.

      Павел с дороги позвонил Ивану, который отвечал у него за достройку дома, хозяйство и благоустройство участка, сказал, чтоб открыли ворота, но к нему не лезли и завтра не будили. Иван Данько, крепкий черноволосый мужчина сорока пяти лет, давний его знакомый с Западной Украины, оставил под Львовом семью ради заработков в России и жил теперь у него, рядом, в отдельном домике со старшей дочерью, легко краснеющей веснушчатой девушкой. Это был, с одной стороны, очень вежливый человек, а с другой, жёсткий и циничный наблюдатель за всей окрестной жизнью и окрестными людьми, для которых новая стройка и новое растущее хозяйство среди пустыни нищеты появились как божий дар, молодая роща, полная даров леса, а Иван в этой роще был чем-то вроде лесника.

      Павел ехал, сосредоточенно глядя вперёд, в темноту, трасса была пуста,