Избранница Наполеона. Мишель Моран

я тем голосом, каким разговариваю только с собакой. Она с энтузиазмом виляет хвостом, и я продолжаю: – Нам принадлежат престолы половины Европы – от Голландии до Неаполя. И о нас теперь говорят с трепетом в голосе. «Берегитесь Бонапартов! – вот как они говорят. – У них – вся власть!»

      Отворяется дверь, и Поль торжественно объявляет:

      – Его величество император Наполеон!

      Я поворачиваюсь, но медленно, давая брату возможность в полной мере оценить мой наряд.

      – Благодарю тебя, Поль.

      Он возвращается в приемную, а я оказываюсь лицом к лицу с Наполеоном. Мы с ним во многом похожи. Оба – темноволосые и смуглые, как мамина родня, Рамолино, и подобно им горячие и пылкие. Еще в детстве он говорил мне, что когда-нибудь его имя будет греметь на всю Европу, и я ему верила.

      – Значит, ты ей сказал. – Я улыбаюсь. Обри подбегает к нему приласкаться, и он машинально гладит собаку.

      – Как я мог? – Он подходит к моему любимому креслу и садится. – У нее началась истерика, она рыдала.

      – И ты не сказал, что намерен развестись?! – Я говорю таким тоном, что Обри стремглав бросается из комнаты.

      – Она меня любит…

      – Тебя пол-Европы любит! А она – лгунья! – Я пересекаю комнату и встаю перед ним. – Сам подумай: как она только тебя не обманывала! – выпаливаю я. – Сначала – про свой возраст, потом – про счета, и наконец – что она не бесплодна.

      Господи, думаю я, да она же на шесть лет тебя старше! Без пяти минут бабушка. И ты почти четырнадцать лет верил, что отсутствие детей – это твоя вина!

      Он прищуривается.

      – Это правда. Она всегда меня обманывала.

      – Она усомнилась в твоих мужских способностях. – Я на секунду закрываю глаза, потом выкладываю свой главный козырь. – Взять хотя бы, что она наплела русскому послу.

      Его лицо каменеет.

      – И что же?

      Я делаю шаг назад.

      – Как, ты не слышал?

      – Что… она… ему… сказала? – Он поднимается.

      Я изображаю глубокое сострадание, потом опять прикрываю глаза.

      – На одном из своих приемов она заявила русским, что ты, по-видимому, импотент.

      Брат свирепеет. Он кидается к двери, но я его опережаю и преграждаю дорогу, чтобы не дать уйти и схлестнуться с Жозефиной.

      – Этого уже не исправишь!

      – Пусти! – кричит он.

      – Ты ничего не можешь сделать! Успокойся. – Я глажу его по лицу. – В эти слухи ни один серьезный человек не верит. А теперь, когда Мария Валевская носит твоего ребенка, кто ей вообще поверит? – Я беру его под руку и возвращаю к креслу у окна. – Открыть? Хочешь свежего воздуха?

      – Нет! Свежий воздух вреден для здоровья. – Но его не оставляют мысли о русских. – Импотент! – бушует он. – Если я когда и отказался ее взять, то лишь потому, что был прямо от Мари!

      Сестры от такого признания пришли бы в ужас, но у нас с Наполеоном друг от друга тайн нет. Я сажусь на край кресла и наклоняюсь к нему.

      – Она просто распустила слух…