Долгое падение. Ник Хорнби

это по-джентльменски.

      – Да я вообще ни хрена не джентльмен. На самом деле отчасти поэтому я здесь. Вы что, газет не читаете?

      – Ну, иногда местные просматриваю.

      – И что вы обо мне знаете?

      – Вы работали на телевидении.

      – И все?

      – Пожалуй, да. – Помедлив, она добавила: – А вы не были женаты на ком-то из «Аббы»?

      – Нет.

      – Может, на другой певице?

      – Нет.

      – А, вспомнила: вы любите грибы.

      – Я люблю грибы?

      – Да, вы сами сказали. У вас в гостях был шеф-повар какого-то ресторана, и он дал вам что-то попробовать, а вы еще сказали: «Мм, обожаю грибы. Ел бы и ел». Это были вы?

      – Возможно. А это все, что вы обо мне знаете?

      – Да.

      – А отчего, по-вашему, я хочу покончить с собой?

      – Понятия не имею.

      – Может, хватит мне мозги пудрить? Задрала уже.

      – Вы не могли бы выбирать выражения? Подобные слова я нахожу оскорбительными.

      – Простите.

      Я просто поверить не мог. Не мог поверить в то, что встречусь с человеком, который ничего не знает. Пока меня не посадили в тюрьму, я каждое утро обнаруживал у себя под домом всяких козлов из желтых газетенок. Меня постоянно вызывали на ковер мои агенты, менеджеры и телевизионные чиновники. Казалось, всем в этой стране было интересно, что я натворил. Наверное, все дело было в мире, в котором я жил, – в мире, где все остальное было не важно. Может, Морин всю жизнь провела на этой крыше, подумалось мне. Здесь было несложно потерять связь с действительностью.

      – А ваш ремень?

      Если я правильно понял намерения Морин, она доживала последние минуты на этой земле. Но она не хотела растратить их на разговоры о моей любви к грибам (которую, боюсь, выдумали для шоу). Она решила поговорить о вещах.

      – Что «ремень»?

      – Снимите ремень, обмотайте им лестницу и пристегните ее к заграждению.

      Я понял, о чем она и что это сработает, так что следующие несколько минут мы все делали в молчаливом согласии: она передала мне стремянку, а я взял ремень и накрепко пристегнул лестницу к ограждению. Затем я несколько раз дернул лестницу – мне бы очень не хотелось упасть спиной вниз. Перебравшись обратно, я расстегнул ремень и поставил стремянку на место.

      Я уже готов был оставить Морин, чтобы она могла спокойно прыгать, когда увидел эту психованную, – она с ревом неслась прямо на нас.

      Джесс

      Не стоило мне шуметь. Это я зря. То есть зря, коль скоро я собиралась покончить с собой. Могла ведь просто прошмыгнуть, незаметно и аккуратно, к тому месту, где Мартин обрезал провода, забраться на лестницу и спрыгнуть. Но я этого не сделала. Я бросилась в сторону лестницы с криком «Прочь с дороги!», а потом еще издала какой-то воинственный клич наподобие индейского, словно это была игра, – это и была игра, по крайней мере для меня тогда, – но Мартин регбийным приемом остановил меня на полпути. Он уселся на меня, впечатав лицом прямо в ту шероховатую гадость вроде гудрона, которой покрывают крыши. И вот тогда мне и вправду захотелось умереть.

      Я не