Долгое падение. Ник Хорнби

не хочет отвечать за свои поступки. Всегда виноват кто-то другой. Ай-ай-ай, какие все нехорошие. А я оказался одним из тех редких людей, которые не видели никакой связи между моим детством и тем, что я трахнул пятнадцатилетнюю девочку. Я отчего-то думаю, что переспал бы с ней вне зависимости от того, вскармливали бы меня грудью или нет. Настало время расплачиваться за то, что я сделал.

      А сделал я очень простую вещь – я спустил свою жизнь в унитаз. В буквальном смысле спустил. То есть не совсем в буквальном. Я, конечно, не обратил свою жизнь в мочу, она не оказалась в мочевом пузыре, ну и так далее. Но меня не покидало ощущение, что я ее именно спустил, как, бывает, спускают деньги. У меня была жизнь, в которой были дети, жены, работы и множество других обычных вещей, а я каким-то образом умудрился все это растерять. То есть нет, я понимал, куда все это делось, – когда спускаешь деньги, тоже понимаешь, куда они деваются. Я разменял детей, жену и работы на молоденьких девочек и ночные клубы, и за все это надо было платить. Но, расплатившись, вдруг понял, что моей прежней жизни больше нет. Что я терял? В ту новогоднюю ночь я бы распрощался лишь с затуманенным сознанием и кое-как функционирующим пищеварительным аппаратом – тоже, конечно, признаки жизни, но не более чем признаки. Я даже не особенно грустил. Я лишь чувствовал себя глупо, а еще я был очень зол.

      Сейчас я здесь не потому, что вдруг нашел в чем-то смысл. Сейчас я сижу здесь потому, что та ночь превратилась черт знает во что, как, впрочем, и все остальное. Даже пытаясь спрыгнуть с той чертовой многоэтажки, я умудрился облажаться.

      Морин

      Поскольку дело было тридцать первого декабря, из приюта за ним приехали на машине «скорой помощи». За это надо было платить дополнительно, но я не возражала. Да и как я могла возражать? В конце концов, ухаживая за Мэтти, они потратили бы куда больше, чем я им заплатила. Я платила за одну ночь, а им пришлось бы платить до конца его дней.

      Я думала, не спрятать ли вещи Мэтти, чтобы не возбуждать подозрения, но откуда санитарам знать, чьи это вещи. Они могли подумать, что у меня куча детей, так что я не стала ничего прятать. Два молоденьких санитара приехали часов в шесть и покатили инвалидную коляску в сторону двери. Я даже не могла тогда расплакаться, поскольку санитары заподозрили бы что-нибудь, – они-то думали, что я заберу его завтра в одиннадцать часов утра. Так что я лишь поцеловала его в лоб и сказала вести себя хорошо. Только когда его увезли, я перестала сдерживаться и заплакала. Я плакала целый час. Да, он загубил мою жизнь, но от этого он не переставал быть моим сыном, а я даже не попрощалась с ним по-человечески, хотя видела в последний раз в жизни. Какое-то время я провела перед телевизором, выпив пару бокалов хереса, – я знала, что на улице будет холодно.

      Простояв на автобусной остановке десять минут, я решила пройтись пешком. Понимание того, что ты собираешься умереть, придает мужества. Я не горела желанием идти туда пешком на ночь глядя, когда на улицах