Любовь – это розы и хлыст. Надежда Первухина

Только лютый человеконенавистник стал бы поститься в такую пору! И потом… Выпить вина в доме, куда ты явился с честными намерениями и открытыми мыслями – это знак того, что ты не замышляешь дурного против хозяев. Гость должен вкусить от лозы, пригубить вина, тем самым показав, что он – не враг. Это священная традиция, я помню, я учила! Конечно, падре Вильельмо сказал мне тогда, что это традиция сохранилась в домах простонародья, но, думаю, и этим знатным господам она известна.

      Что-то не так, Спящий, что-то не так! Они приехали не просто поговорить о погоде. И – как досадно! – из хозяев в кастелло только я!

      …А может быть, того они и добиваются? Будь стойкой и осторожной, Норма!

      – Раз вы не желаете вина, быть может, перейдем к цели вашего приезда? – я сумела изящно повернуть голову и послать острый взгляд в комбатанта. Тот смешался и втянул голову в плечи. Idiotto!

      – Разумеется, доминика, – кивнула контесса. – Прежде всего, я должна сообщить вам, что занимаюсь благотворительностью, и под моим покровительством находятся три высокопоставленных частных схолы для девочек и девушек из благородных семейств. В этих схолах особое внимание уделяется воспитанию у будущих матрон сознания того, что они принадлежат высокому роду и должны блюсти как свою честь, так и честь вскормившей их семьи. Девочки и девушки обучаются рукоделиям, достойным их положения, также изучают музыку и бельканто, иностранные языки, танцы, риторику, богословие, этику, хорошие манеры… Также менторши, ответственные за образование девиц, обучают их некоторым естественным наукам в целях расширения кругозора.

      – Скузами, простите, – нахально перебила я. – Какое отношение вы и ваши схолы имеете к роду Азиттизи?

      – Самое прямое, – заверила меня контесса. – Позвольте мне зачитать отрывок из письма вашей матери, адресованного моей скромной особе.

      – Разумеется.

      Моя мать прислала письмо этой сушеной саранче? Да скорее небо брякнется на землю!

      Контесса пошевелила пальчиками в своей борсетта, расшитой перламутром и нефритом, и извлекла исписанный листок бумаги. Интересно, это действительно почерк моей матери?

      – Начало я пропущу, – предупредила контесса. – В нем речь идет о частных делах. А вот то, что касается исключительно вас, доминика Норма.

      Почему так тяжело на сердце?!

      – Итак, – контесса развернула листок, – Читаю: «В последнее время я чрезвычайно обеспокоена общим неустройством нрава, поведением и поступками своей дочери Нормы. Боюсь, в связи с тем, что я отличаюсь слабым здоровьем, я не сумела сыграть сколь-нибудь заметной роли в воспитании девочки. Мне трудно это признать, как отцу, но я должен сообщить вам, контесса: моя дочь крайне злонравна, склонна к общению с недостойными людьми, имеет порочные привычки, ленива, капризна, неблагочестива до того, что отваживается хулить Спящего и признаваться в безверии своему духовнику. Природные наклонности девочки ужасны; в столь невинном возрасте она уже познала некоторые отвратительные стороны жизни и, похоже, нашла в том некое удовлетворение.