Девушка с печи N7. Виктор Улин

же ответил, что именно такими иллюстрациями не только можно, но и нужно создавать ту чувственную ауру, без которой полноценное художественное творчество невозможно в принципе.

      И эта аура, по моему глубокому убеждению, является главной в образе учебного заведения моей второй молодости.

      * * *

      Все изложенное приведено в оправдание тех моих сокурсников, художников слова, которые погрязали в чудовищном – с точки зрения обывателя! – разврате.

      То был не разврат, а удовлетворение чувственности, требующей выхода.

      Особенно понятной с биологической точки зрения.

      Ведь из всех живых существ моногамны только некоторые птицы.

      Человек же, хоть и научившись летать, птицей не сделался, а остался говорящим млекопитающим.

      * * *

      И опять завершу апологетическую главку высказыванием Юрия Нагибина:

      «…я блудил каким-то первородным грехом…»

      6

      Теперь можно перейти к главной компоненте Литинститутского бытия – музам.

      Подчеркну, что – порезвившись вдоволь! – теперь я говорю по существу.

      Цитируя Готтфрида Ленца из «Drei Kameraden», здесь

      «я серьезен, как на кладбище».

      * * *

      Относительно этих самых – выдуманных кем-то и когда-то – муз все кажется понятным.

      Ведь при любых условиях творческий конкурс не могли пройти люди совсем уж бездарные.

      Но сам учебный       процесс имел результат далеко не обусловленный.

      * * *

      Возможно я неправ.

      Не исключаю, что на дневном отделении учили по-другому.

      Допускаю и то, что в дни моего студенчества все уже пришло в упадок в силу распаду СССР и начавшейся гибели самой литературы как явления общественного сознания.

      Но нас не учили ничему и никак.

      Лекции читались вроде бы нормально, практические занятия велись по всем правилам – но все уходило в воздух. Ни один преподаватель не требовал ничего конкретного, знания контролировались на нулевом уровне.

      Отчисляли только тех, кто накопил «хвостов» за несколько сессий и перестал подавать признаки жизни – за исключение редчайших случаев, когда студент представлял собой полный человеческий отброс, каким показан тот самый Слава в «Девушке

      Правда, лично я учился с большим удовольствием.

      Первое высшее образование далось мне с трудом (хоть и вылилось в «красный» диплом, аспирантуру, диссертацию кандидата физико-математических наук…)

      На мат-мех факультет ЛГУ я поступил по принуждению своей мамы Гэты Васильевны Улиной, кандидата наук и выпускницы того же факультета. Математику (не походившую реально на ту науку, за успехи в которой школьные учителя были готовы поставить мне золотой памятник при жизни) я никогда не любил. Учиться мне было и трудно и скучно. Я тратил все силы, остающиеся после сочинения стихов, занятий живописью и графикой, игры на кларнете и бальных танцев. До сих пор – через тридцать лет! – матмеховские сессии мучат в кошмарных снах. Учеба так меня выматывала, что (несмотря на перманентную