Ричард Длинные Руки – штатгалтер. Гай Юлий Орловский

я уже знаю.

      Она сказала ровно:

      – А мы знаем, что ты с ними сделал.

      Я сказал поспешно:

      – Не сваливай все на меня! Нефелимов и стоккимов перетопил Творец. Он и потоп наслал именно такой высоты, чтобы нефелимы, стоя даже на самых высоких горах, оказались под водой. Кому, как не Творцу, знать высоту созданных им гор?.. Всего на пару дюймов выше головы самого высокого нефелима, но этого хватило. Сорок суток никто не простоит даже на цыпочках.

      – Все-таки малая часть уцелела, – возразила она, – они работали в глубоких пещерах, а когда вода начала поступать к ним, сумели перекрыть все щели. Однако последних перебил ты.

      – Неправда, – сказал я торопливо. – Выходит, не все знаете. Я мог бы, но не перебил.

      – Что?

      – За это меня еще и вздрючили, – сказал я, защищаясь. – На церковном совете судили… Кстати, решение еще не вынесли. Может быть, сожгут, как еретика и отступника.

      Она повернулась и долго всматривалась в мое лицо.

      – А ты не врешь…

      – Чего мне врать, – сказал я с достоинством. – Я вообще никогда и никому не вру. Без необходимости. Есть ловкачи, врут ради искусства, а я человек серьезный, политик, ко всякому искажению правды отношусь очень серьезно. Да ты и сама видишь по моему удивительно честному лицу с пречестными глазами, что я вообще как бы не вру вовсе.

      Она поинтересовалась:

      – Но… почему? Тебя послали убить нефелимов… но ты не убил?

      Я пожал плечами.

      – Нефелимы – не вы, гордые ангелы. Они признали меня властелином и преклонили передо мной колени. Как я мог истреблять своих подданных? Я велел им хорошо трудиться, не ронять молоты на ноги и… удалился. За что и схлопотал от своих.

      Она долго молчала, то поднимая на меня взгляд, то опуская снова. Я молчал тоже, наконец она проговорила тихо:

      – Да, этого никто бы из нас не сделал.

      Я сказал с кривой усмешкой:

      – Чаще всего мы сами себя не понимаем. Это беда, конечно, но мы оптимисты и даже гордимся своей дуростью и непредсказуемостью. Это наша национальная черта человеков.

      Она сказала невесело:

      – Большинство из вас остались верны убеждениям. Считается, это хорошо. Верно?

      – Да, – ответил я. – Так в большинстве народа считается.

      – Но ты так не считаешь?

      – Нет.

      – Но если мир меняется, хорошо ли быть неменяемым?

      Я сказал осторожно:

      – Хорошо. В смысле, неменяемым жить легче. Но, конечно, это неверно, хотя в таком повороте и если смотреть под углом сверху справа, то уже другой аспект.

      – Не поняла, – сказала она, – скажи проще.

      – Смотря в каких случаях, – пояснил я.

      – А если вообще?

      – Если вообще, – сказал я все с той же оглядкой, непонятно, куда клонит, – то человек должен, просто обязан меняться. Все рождаемся круглыми дураками. Но нельзя оставаться такими, хотя, конечно, многие остаются… Так жить легче.

      – И что это вам дает? –