Тот, кто меня разрушил. Лара Дивеева

серьезно насчет гида? – спрашивает Дима, не оборачиваясь.

      – Да. Мне лень ходить, ездить легче.

      – Тогда возьми синий самокат, он красивее. – Дима принимает мою ложь, делает ее нашей общей правдой.

      Мы купили синий самокат с мотором. Потом еще шлем, наколенники и прочее.

      – Тебе тоже нужен шлем, – нахмурился Дима.

      – Зачем? Я же безбашенная.

      Он покраснел и отвернулся, копаясь в карманах.

      Не скрою, эта покупка стоит очень недешево, но я могу позволить себе такой поступок. Я трачу деньги со страстью, которая мне не знакома. Все эти годы я копила деньги, надеясь именно на такую покупку, на такой восторженный взгляд. На ощущение настоящей жизни.

      Потом мы зашли в продовольственный, и я купила упаковку ванильного мороженого. Дима нахмурился, но ничего не сказал. По дороге домой он смотрел в окно, царапая ногтем худенькую коленку. Зайдя в дом, последовал за мной на кухню, где я растопила мороженое в микроволновке и сделала нам тёплый коктейль с ягодами и фруктами.

      – Тебе что, тоже холодное нельзя? – осторожно поинтересовался он.

      – Ага. Зубы ноют.

      Впервые за это время между нами появилось молчаливое взаимопонимание.

      Потом я приняла душ и, когда вернулась на кухню, обнаружила, что Дима убрал все следы утренней разрухи.

      Сидя на полу в прихожей, он собирал самокат. Я присела рядом, и мы сосредоточенно работали, ругаясь на непонятные инструкции и собственную глупость. Наивная, я праздновала победу. Еще немного, и мы подружимся, Дима станет меня слушаться, и тогда я смогу заняться своими делами без отвлечений и ненужных волнений.

      А потом я посмотрела на часы и одной фразой разрушила наше хрупкое взаимопонимание:

      – Мне пора навестить твою бабушку.

      – Пошли! – Дима тут же поднялся, откладывая отвертку.

      – Нет, извини, в больнице тебе не место. Там можно подцепить такую гадость, что потом век не вылечишься. Соседка за тобой проследит, она за тебя отвечает.

      – Раз тебе туда можно, то и мне тоже! – сказал Дима ледяным тоном, слышать который от ребенка было страшно. Он бросил мне вызов и застал меня врасплох.

      – Мы с тобой разные, и ты об этом знаешь.

      Плохой ответ, Лара! Очень плохой.

      Пнув полусобранный самокат, Дима нарочито громко хлопнул дверью и взбежал вверх по лестнице. Через стены я слышала его частое, хриплое дыхание.

      – Тебе плохо? – крикнула вверх, открывая дверь прихожей.

      – Да, – ответил он, – мне плохо. Когда ты уберешься отсюда, мне станет намного лучше.

* * *

      К Людмиле Михайловне меня не пустили. Стоило сначала позвонить, и тогда мне бы сказали, что ей стало хуже и она в реанимации. Сердобольная медсестра позволила мне написать записку, вернее, отчет о сегодняшнем дне и здоровье Димы, и обещала прочесть его, как только больная проснется.

      Когда я вернулась домой, то обнаружила, что Дима пропал. Отвечающая за него соседка мирно спала у себя дома. Доверия к ней нет никакого.

      – Пропал?