Письма из-под виселицы. Янина Хмель

знаешь, то неудавшиеся суицидники автоматически переходят в ранг психов. Да, я душевнобольная. И ты представить себе не можешь, насколько покоцана моя душа! По десятибалльной шкале моя боль – это шкала. Возможно, попадись мне более квалифицированный психиатр, который поверил бы, что мне действительно нужна помощь, я бы выкарабкалась… И пережила бы следующий апрель, чтобы насладиться ещё одним маем. Но… Но мне уже пора. Май же всё-таки, а я его люблю. Поговорим завтра. Целую. Твоя Вайлет. С любовью из мая. 1, пятница».

      К концу письма я тяжело выдохнул, как будто всё письмо и не дышал вовсе – проникся строчками, увидел образ этой девушки, можно сказать, познакомился с её душой. Я взглянул на часы – время ночного обхода. К Вайлет и её душе вернусь позже.

      Я допил остывший кофе, спрятал все конверты в первый ящик стола и вышел из кабинета.

      – По тебе можно часы сверять, – Инна выходила из палаты номер 13.

      – Не спит?

      – Рисует.

      – Остальные в порядке?

      – Никто не буянил. Сегодня все спокойные. Даже двадцать пятая утихомирилась.

      – Славно.

      – А ты не выспался, – Инна покачала головой.

      – Не смог уснуть, – пожал плечами я.

      – Нашёл, что искал?

      – И да, и нет.

      Инна погладила меня по плечу и ушла к посту.

      А я зашёл в палату номер 13, пропустив восьмую.

      Тая, как всегда, сидела на своём подоконнике. Но сегодня не в той позе, в которой я застал её прошлой ночью: она сидела на коленках, склонившись над листом бумаги, и что-то вырисовывала подушечками пальцев. Рядом стояла палитра с гуашью и стакан с водой.

      – Доброй ночи, Тая, – я стоял с приоткрытой дверью, ожидая её одобрения, чтобы войти.

      Она кивнула, и я подошёл к ней ближе.

      – Ты сегодня вдохновлена?

      Она замерла и подняла на меня глаза.

      – Лето… – Тихо ответила Тая и продолжила рисовать.

      Первого июня ровно шесть лет назад девочку перевели в психлечебницу. Все надежды на то, что для неё удастся найти приёмную семью, иссякли: самый ходовой возраст усыновления от новорожденных до четырёх лет, а Тае уже было почти семь, да и деток-аутистов редко берут в семьи, а если берут, то всё равно потом отдают в психлечебницы. А Тае даже не посчастливилось почувствовать на себе семейный уют, любовь и заботу родителей хотя бы на некоторое время. В детском доме, в который она была определена после роддома, к ней относились по-доброму и заботились о ней, как умели. Но и до того замкнутая, она замкнулась в себе ещё больше, когда её перевели в лечебницу.

      Тая очень болезненно отреагировала на перемены вокруг себя. Всё чаще не спала ночами, притаившись на подоконнике и уставившись в небо. Именно в таком положении я впервые застал её: только я заметил ещё одну деталь и поинтересовался о ней, что и стало моим ключом к её замкнутости. До меня её силой пытались уложить спать по ночам, что приводило к истерикам