Аракчеевский сынок. Евгений Салиас де Турнемир

Ни сказать я ничего не умею, ни понять и разуметь его барских мыслей не могу. Он офицер, а я крестьянка.

      Так утешала себя женщина, но чуяла сердцем, что лжет сама себе, желая оправдать неблагодарного.

      За последний приезд молодого человека в Грузино среди лета Авдотья несколько раз виделась со своим питомцем, но он даже ни разу не поговорил с ней ни об чем, даже не спросил, что бывало недавно, как ей живется-можется. Он говорил при встрече в саду или на дворе: «А, здравствуй!» – и проходил мимо, не заглянув ей даже в лицо.

      Однажды, при второй встрече, после своего приезда он даже кольнул нечаянно в самое сердце свою бывшую мамку. Сказав: «Здравствуй», он прибавил неуверенным голосом:

      – Ты ведь Авдотья, кажется. Та, что к собачонкам Настасьи Федоровны приставлена?..

      Женщина застыла на месте, ничего не ответила, в ней дух захватило от этих слов. А он прошел мимо…

      «Я – та, что тебя грудью своей вскормила и выходила!» – смутно сказалось в ней и просилось на язык.

      Но она не смогла и не сумела бы это сказать. Она прослезилась, утерла рукавом лицо и пошла в дом, где действительно были у нее на попечении две собачонки барыни.

      Последствием этой встречи было то, что она возненавидела этих двух собачонок и уже более не могла их ласкать.

      И вдруг, два дня назад, случилось в Грузино нечто очень простое, но для Авдотьи это было нежданным и загадочным событием, смутившим ее совершенно и даже испугавшим.

      В Грузино приехал любимец и наперсник ее дорогого Миши, принявший при нем роль полуадъютанта-полурассыльного. Это был Иван Андреевич Шваньский, молодой еще, но старообразный, худенький и маленький человечек. Любимец Шумского, он был нелюбим всеми, начиная от самого графа Аракчеева и кончая последним дворовым, хотя бы тем же Копчиком, который даже ненавидел этого «баринова иуду», как он его звал.

      Через час после приезда Шваньского в Грузино Авдотья была вызвана, и ей объявили, что молодой барин Михаил Андреевич желает, чтобы она явилась к нему в Питер на жительство недельки на две.

      По объяснению Шваньского это была простая прихоть офицера.

      – Так ему вздумалось почему-то, – объяснил он.

      И прихоть была тотчас же исполнена. Авдотья собралась наскоро и села в тарантас к Шваньскому. Но дорогой умная женщина выведала все-таки у своего спутника, что есть что-то новое, есть «какое-то дельце», которое придется ей справить Михаилу Андреевичу в столице.

      – И на эту затею баба нужна, скромная, не болтушка, – объяснил Шваньский. – Ну вот за тебя и взялись…

      Разумеется, всю дорогу женщина была сама не своя от мысли, что может быть, услужив в столице своему питомцу, она вернет его любовь к себе. Может быть, думалось ей, он будет так доволен, что совсем оставит ее жить у себя и она будет заведовать его домом и хозяйством, станет опять «Дотюшкой» для него.

      Вместе с тем Авдотья рада была путешествию в столицу, где жила месяца с два уже ее любимица-девушка, красавица, которую