Аракчеевский сынок. Евгений Салиас де Турнемир

готова-де гостинцем в ящике Мишеньке переслать.

      Копчик хотел снова что-то спросить, но вдруг бросился со всех ног из комнаты… Женщина даже вздрогнула от неожиданности.

      Через мгновенье Копчик вернулся, но оставил дверь раскрытой.

      – Почудилось мне, что барин позвал… Нет, все еще спит.

      – А строг он с тобой?.. Взыскивает? – спросила приезжая.

      – Д-да! – протянул молодой малый.

      – А ведь какой же добрый он, сердечный… Не чета нашим господам… Этот добрющий… Андел!

      – Д-да…

      – Что так сказываешь. Будто не по-твоему…

      – Да как сказать, Авдотья Лукьяновна… он вестимо добрый… Но тоже и мудрен. Уж и так-то это мудрен, что, окромя меня, никто ему не угодит и всякого он ухлопает… Добрый, а вот Макара-то Сергеева в Сибирь сослал, а Егора рыжего… Сами знаете…

      – Это по нечаянности… Иль не в своем виде был, подгулявши… Такой уж случай неприятный.

      – Бутылкой по голове ахнул, в висок… Это же какая уж нечаянность, – вымолвил тихо Копчик.

      – Говорю… Подгулявши был…

      – От того не легче. И теперь он часто бывает не в своем виде. Меня иной раз, Авдотья Лукьяновна, мысли берут… проситься у него домой, в Грузино… У вас там не так страшно…

      Авдотья замахала молча руками…

      – Нет… Право… Не так там опасно. Здесь – ужасти! Там только графу не надо на глаза лезть да дело свое исправно делать. Настасья это Федоровна тоже нашего брата, молодца, мало обижает. Она больше девок и баб мучительствует. А здесь, у него вот… – показал Копчик на растворенную дверь… – беда! Здесь, Авдотья Лукьяновна, все одно что на войне!

      – Э, полно ты врать! – с заметным раздражением отозвалась женщина. – Вы, холопы, завсегда господами недовольны. На вас Господь не угодит.

      – На этого дьявола воистину сам Господь не угодит! – вдруг как бы сорвалось с языка у молодого малого.

      Женщина окрысилась сразу…

      – Слышь-ко, ты… глупый, – произнесла она громче. – Ты мне таких об Михайле Андреиче… речей не смей… И слушать-то я тебя не хочу. Дурак ты. Вот что! Нешто забыл, что я его кормилица, что я его вспоила и вскормила, выходила и на ножки поставила…

      – А отблагодарил он вас за это много?..

      – Да я не просила. Мне ничего не нужно.

      – Сам бы мог… Да я что ж… Я ведь так, к слову. Все господа таковы. Он меня любит, привык, балует деньгами и платьем, и гулянками… Ну а случись… не ровен час. Чем попало убить, как Егора, может. Вот самовар эдакий, малость поменьше, уж в меня раз летал. Так с кипятком и пролетел на четверть от башки. Не увернись я – был бы ошпаренный в лучшем виде… А ведь это не розги! Не заживет в неделю. Эдакое на всю жизнь. Сказывали мне – без глаз мог меня оставить, кабы кипятком в рыло хлестнуло…

      – Все-то враки… Не видали вы настоящих-то господ, грозных! – недовольным голосом отозвалась Авдотья. – Важность, самовар…

      Копчик хотел ответить, но до горницы явственно донесся голос барина, звавшего из спальни. Лакей бросился со всех ног.

      Авдотья