Русские бабы. Елена Крюкова

стоят небесные избушки.

      Большое древо – тополь в облаках.

      А пёс ушастый, мокрый лезет в душу.

      И бабочки садятся на рукав.

      Вот соловей, в овражике, затенькал,

      Проплыл архангел над домами, бел.

      И добрый Бог зажёг в заречье свечи,

      Чтоб старый тополь весь позолотел.

      И хорошо так – пахнет свежим хлебом,

      Подпочвенным, поджаристым, ржаным,

      Хоть край земли как раз за этим древом.

      А дальше – космос, прочие миры.

      Мелькающие эпизоды

      Годы, эпоху прожив,

      будто ключик в защёлке замочной,

      В явь расширяю, к закату бредущая, синие очи.

      Вижу одно каждый день – колею заводского района.

      Те же рябины, полынь и крапиву у нашего дома.

      Бывший асфальт, без названия твёрдого,

      улочку в тропах.

      И ощущаю – как короток путь, что годами протоптан…

      Облако местное. Выйду хоть раз, на прогулку.

      Лермонтов гипсовый.

      Гордо пройдусь, как звезда, переулком.

      Детства взалкать попытаться,

      хоть чем-то заполнить пробелы

      Памяти, ставшей безмерно, от времени оного, белой.

      С чувством потери,

      как будто микроб я тщедушный в пробирке,

      Внове постигну пространство,

      где в прошлом мы, в детстве, бродили

      Дружной толпой разновозрастной

      или, как пить дать, не дружной,

      Солнце закатное видеть, сходящее в грозные груды,

      Или полоски черкавшее прямо на ватмане неба,

      Взрыв шаровой над Окой,

      что без рук и без кисточки сделан.

      Где-то оставленный, к лучшему времени,

      пламенно-летний

      И позабытый, на гвоздике, в прошлом,

      ушедшем столетье.

      Что я хотела? Мы, чада, мечтали, живя предстоящим,

      И никогда, это видно теперь, не в своём настоящем…

      Где жив старик, одноногий,

      что бабушкам валенки чинит.

      В этом окне —

      он меня вдруг цыплёнком двуногим увидит?

      В тусклых очках на седой,

      запотевшей советской резинке.

      Как мимо окон гурьбой

      мы сквозь вечер его проходили.

      Дети сопливые – весь заводской

      инкубатор кричащий,

      Вишни ворующий через забор, за малиновой чащей,

      Там, где канавы нарыли рябые и рыжие куры.

      Дяденьку видя, бегу наутёк я, косматая дура —

      К резвым мальчишкам, к шпане поселковой,

      хоть плачь, привязалась.

      Белой вороной лечу, и шнурок, западло, развязался.

      Он же кричит, с костылём как с крылом,

      как журавль одноногий.

      …Медленно-медленно, вспомнив,

      теперь прохожу по дороге

      Дальше, к закату,

      трескучей, в глухой тишине, киноплёнкой.

      В кадре «Потёмкин».

      И флаг прямо в небе мерцает… зелёный —

      Тополь он местный – встаёт на пути —

      дальнобойщик-дальтоник.

      Детство прошло.

      И сюжет