Русские бабы. Елена Крюкова

ковчега, где жил Ной

      С его спасённым от стихий семейством,

      Тот День восходит, движимый зимой,

      Над городами белыми Бореи.

      Передувает млечные пути,

      Где мы спешим внутри земного мира.

      А над домами вечный ход летит —

      Плывут Волхвы к Звезде неумолимо.

      И к нам, в тенёта, сходит лёгкий свет,

      От высших сфер и от преддверий Рая.

      Волхвы несут торжественно ковчег

      И звёздный плащ над миром расстилают.

      Мать-и-мачеха

      Ходим по воду к колонке в феврале.

      Мама льды полощет в ванне на дворе.

      На верёвках мёрзнет стылое бельё.

      Ветер детство по снегам стрижёт моё.

      Никого его сильней на свете нет.

      Всё же – ветер всюду лишний человек.

      Я – детёныш – рождена между людьми.

      По сусекам наскрести бы как любви?..

      Вот сдадут они меня – чуму – в детдом…

      Встала бабушка – не сметь! – с двойным перстом.

      Но молчи – там, под подушкою, ремень.

      Эта бабушка прожженная – кремень.

      По-расчётному считает маме дни.

      Бережётся мама, тихо время длит.

      По корыту среднерусской колеи

      Одногодочки косматые мои —

      Все мы вместе по весне – деньки из дней —

      По поповникам оврагов и полей.

      Вот склоняюсь бестолковой головой

      Над ладошкой мать-и-мачехи двойной.

      И срываю самой жизни злую суть.

      Мать-и-мачеху я матери несу:

      – Погляди, её потрогай – холодна.

      Это внешняя, на солнце, сторона

      Зелена. А та, к земле, белым-бела.

      Хоть к сырой, холодной, а мягка, тепла.

      Я ребёнок. Я спрямка. Мне ль понимать?

      Говорю: – Вот это мачеха, вот – мать.

      Как же радостны весной её цветы.

      Хоть они, как суть, предательски желты.

      Мама губы сжала. Промолчала мама мне.

      Мама льдов наполоскалась во дворе.

      На ночь бабушка берёт большой топор.

      С топором идёт-бредёт она на двор.

      Там не вор, не тать, а звёзды. Может быть,

      Будет бабушка всю ночь дрова рубить,

      На Луну глядеть, а после – на зарю.

      Говорит она: – Дрова колоть люблю.

      С сорок третьего люблю…

      Всё может быть.

      Вся Россия шла тогда дрова рубить.

      «Только раз, – поют, – цветут у нас сады…»

      Эшелоны шли тогда во тьму беды.

      Чёрный ворон – над посёлком – почтальон.

      – Ты летай, – кричат ему, – хоть через дом!

      – Не сойти бы только, бабоньки, с ума.

      Тяжела она – почтовая сума.

      Не от писем-птиц, со Сталиным газет.

      Птицы лечат. Похороночек брикет —

      С тех камней очугунела голова —

      Документ судьбы о четырёх углах.

      Вот он – вдовий пятистенный тесный дом.

      Пятый угол – локотку широкий стол.

      Смотрит бабушка застывшая в окно —

      Много снега почтальонам