Дети Скадарлии. Ясное небо Австралии. Л. К. Шан

музыка окончательно стихает, и с близлежащих кафанов начинают доноситься приглашающие окрики о продолжении праздничного пиршества, а толпа расходится кто куда, оставляя павшие фигуры без внимания, те медленно оживают.

      Ровными и скромными движениями они собирают с площади следы своего присутствия и растворяются в свежей темноте ближайшего переулка.

      *** *** ***

      В округлом помещении, с большими зарешеченными окнами во всю стену, и высокими потолками оказывается не так, как на Скадарлии. Здесь пусто, тихо и свежо. Слышно только и слышно, тяжелое дыхание распаренных лиц и шорох одежды, спадающей на пол. В зал поочередно входят и выходят люди, некоторые снуют, кое-кто, успевший лишиться одеяний, теперь обессилено сидит прямо на гранитном полу.

      Сесть негде, поэтому Вукашин опускается на первый же стул перед ткацким станком и громко выдыхает, стягивая маску с красного лица.

      – Ну как ты? – спрашивает у него сидящий рядом человек, оставшегося в бело-голубых широких штанах.

      – Спиной ударился. И вот еще…

      Вукашин молча показывает клинок, рукоятью вперед. Клинок ненастоящий, хотя выполнен очень искусно. Спустя мгновенье он взмахом руки проводит по воздуху, раздается щелчок, но ничего не происходит.

      – Телескоп погнут! Выпрямлять надо. При падении смяло, видимо… – бормочет он, вытирая нос рукавом.

      – А позвоночник у тебя, Вукашин, не погнут, случайно? – раздается веселый голос сзади. Звучный, он наполняет энергией всю тишину пустого ткацкого цеха, и на этот голос оборачиваются все сидящие. – Может, тоже выпрямим?

      Входит высокий человек, с густыми черными волосами, и легкой проседью. У него плутоватый, но важный вид. В одной руке он волочит костыли, перевязанные тканями, во второй маску. Развивающаяся позади черная мантия дополняет образ, приковывая взгляд к каждому точеному движению этого человека.

      Он проходит через центр и выходит на середину. Пробегает глазами всех присутствующих, при этом его взгляд ясен и чист, а губы сами сдерживают улыбку.

      – Мы, кажется, сделали это, черт возьми! – негромко восклицает он, и потом, через мгновенье, роняя ношу на пол, и вскидывая руки в верх, вскрикивает, – мы сделали это!

      Вслед за ним, к ликованию присоединяются женские тонкие голоса, затем слышатся и мужские возгласы. Раздаются аплодисменты и взаимные поздравления, но через минуту, все успокаиваются и главный голос продолжает:

      – «Дети», дорогие мои сотоварищи! Я благодарю каждого из вас за труд и самоотдачу, за талант и вдохновение, с которым вы относитесь к нашему делу. Это наш с вами праздник, мы его заслужили!

      Славица, – он обращается к рыжеволосой высокой девушке, с веснушками на переносице и щеках, – я поздравляю тебя с преодолением боязни высоты! Я же говорил, что ты справишься с ходулями! Аплодисменты, нашей бесстрашной Славице! – девушка подыгрывает