Пан Володыевский. Генрик Сенкевич

вам! Вот вам!

      Но пан Володыевский, несмотря на то, что Бася пустила в ход все свои излюбленные приемы, был неуязвим. Он еще нарочно заговорил с Заглобой, чтобы показать, как мало обращает внимания на удары Баси.

      – Отойдите от окна, а то панне темно; хоть сабля и больше иголки, но все же иголкой панна лучше владеет, чем саблей.

      Ноздри Баси еще больше раздулись, а ее волосы совсем упали на ее сверкающие глазки.

      – Что же это – пренебрежение? – спросила девушка, тяжело дыша.

      – Но не лично к вам. Боже сохрани!

      – Я терпеть не могу пана Михала!

      – Вот тебе, бакалавр, за науку! – ответил маленький рыцарь. И, обращаясь к Заглобе, сказал:

      – Ей-богу, снег идет!

      – Вот вам снег, снег, снег! – повторяла Бася, наступая.

      – Баська, довольно! Ты уже еле дышишь, – сказала пани Маковецкая.

      – Ну, держите саблю крепче, а то выбью! – сказал Володыевский.

      – Увидим.

      – А вот!

      И сабелька, выпорхнув, как птичка, из руки Баси, со звоном упала около печки.

      – Это я сама! Нечаянно! Это не вы!.. – воскликнула Бася со слезами в голосе; и, мигом подняв саблю, стала снова наступать.

      – Попробуйте-ка теперь!..

      – А вот! – повторил пан Михал.

      И сабелька опять очутилась у печки.

      – На сегодня довольно, – сказал пан Михал.

      Пани Маковецкая затряслась и запищала еще больше обыкновенного. Бася стояла среди комнаты, смущенная, ошеломленная, тяжело дыша и кусая губы, чтобы сдержать слезы, которые упорно подступали к глазам: она знала, что, если она заплачет, над нею еще больше будут смеяться, и во что бы то ни стало старалась удержаться от слез, но видя, что ей это не удастся, она вдруг выбежала из комнаты.

      – Господи! – воскликнула пани Маковецкая. – Она, верно, на конюшню убежала, а разгорячилась так, что, пожалуй, простудится! Надо идти за нею! Кшися, не ходи!

      Сказав это, она схватила шубку и побежала в сени, за нею побежал Заглоба, беспокоясь за своего гайдучка. Хотела бежать и Дрогоевская, но маленький рыцарь схватил ее за руку.

      – Вы слышали приказание? Я не выпущу этой ручки, пока они не вернутся.

      И действительно не выпускал. А ручка была мягкая, как атлас. Пану Михалу казалось, что какая-то теплая влага переливается из этих тонких пальчиков в его кости и вызывает во всем теле сладкую истому; и он сжимал эту руку все крепче.

      Смуглые щеки Кшиси покрылись легким румянцем.

      – Видно, я пленница, взятая в неволю! – сказала она.

      – Кому досталась бы такая пленница, тот бы и султану мог не завидовать; да и сам султан за такую добычу отдал бы полцарства.

      – Но вы бы меня басурманам не продали?

      – Как и души дьяволу, не продал бы!

      Тут пан Михал спохватился, что в этом минутном увлечении он зашел слишком далеко, и прибавил:

      – Как не продал бы и сестры!

      Дрогоевская на это ответила серьезно:

      – Вот это вы хорошо сказали. По чувству я сестра пани Маковецкой, буду и вам сестрой.

      – От всего сердца благодарю! – сказал пан