Дневники Сузурри. Маричка Вада

я только закончила, – она была вся как будто напружиненная, казалось, вот-вот начнет прыгать то ли от радости, то ли от безумия. Мила провела рукой по лицу, оставив на носу серую полосу. Я усмехнулся:

      – В чем ты вся? – и достав из кармана платок, попытался легонько оттереть пятно.

      – Я уже взрослая и сама могу, – засмеялась в ответ Матильда и торопливо зашагала, приплясывая, по направлению к ванной комнате. – Карандашом рисовала, – раздалось оттуда.

      Я последовал за сестрой и встал в дверях, глядя как она пытается отмыть грифель с рук, лица и одежды. Мне всегда нравилось за ней наблюдать. Не знаю почему, но я получал какое-то успокоение, ощущал некую силу, когда находился рядом с ней. Чувствовал себя целостным что ли.

      – Пойдем же, пойдем, – попыталась она вытолкать меня, уперевшись в плечо своими тоненькими ручками, – я там такое наваяла!

      – От бесстыжая, мы с тобой сколько, полтора месяца не виделись, и ты даже не обнимешь брата?

      – Обниму, конечно, – и Матильда прижалась ко мне, как всегда сильно сдавив в объятиях, – прости, я очень рада тебя видеть. Я старалась успеть к твоему приезду.

      Сестра взяла меня за руку и потянула в комнату, которая в их семье гордо именовалась кабинетом.

      Кабинет этот был простенько обставлен: небольшой одноместный диван, стол с компьютером и высокие, достающие до потолка стеллажи, сплошь заставленные книгами. На диване, образуя беспорядочный комок, сплелись подушка и флисовый плед, из чего мне стало понятно – сестра ночевала тут. На полу валялось огромное количество разношерстных клочков бумаги, видимо неудавшиеся эскизы. Посередине комнаты возвышалась тренога, на которой покоился рисунок в серых тонах. Давно остывший, не допитый чай стоял на столе. Предательский коричневый круг, след от дешевого пакетированного суррогата, видневшийся на внутренней стороне кружки указывал, что заварили его еще ночью. Негромко играла музыка, извечный джаз, к которому Матильда пристрастилась, будучи замужем за музыкантом, навевал спокойствие и некую пелену на происходящее. Вообще, казалось, что входя в кабинет, попадаешь в совершенно другой мир, все в какой-то чумовой дымке, легком флере, будто кто-то к твоему приходу надымил марихуаной. Но я знал, что сестра никогда не пробовала и не попробует никаких наркотиков. Ведь я сам, в молодости, не раз ее уговаривал это сделать. А она всегда смеялась, отвечая, что ей хватает своей дури в голове. И вот среди этого дыма, этой непонятной удушающей атмосферы, нависающей липкой патокой на сознание, как меч в камне, несущий спасение целым народам, стояла картина. Конечно, картина – это громко сказано, скорее какой-то набросок, сплошь состоящий из черт, стройно пристроившихся одна к другой.

      И хотя рисунок притягивал взгляд, невозможно было прям так, с ходу, понять, что же изображено. Но вглядевшись, я почти сразу понял задумку: на переднем плане ворон, к слову, получившийся весьма реалистичным, сидел на фоне небольшого заборчика, острые пики которого уходили в серое небо. За заборчиком виднелось кладбище, со