Ангел для сестры. Джоди Пиколт

я купила сегодня. – Кейт теребит свою футболку с психоделическими разводами, на груди краб и надпись: «Рак». – Поняли?

      – Ты – Лев. – У Сары такой вид, будто она вот-вот заплачет.

      – Как там мясо? – спрашиваю я, чтобы ее отвлечь.

      На кухню входит Анна. Она плюхается на стул и опускает голову.

      – Где ты была? – спрашивает Кейт.

      – Да так. – Анна смотрит в тарелку, но ничего себе не накладывает.

      Это не моя младшая дочь. Я привык биться с Джессом, подбадривать Кейт, но Анна – наша семейная константа. Анна появляется с улыбкой. Анна рассказывает нам о найденной малиновке с переломанным крылом и ее румяных щечках; или о встреченной в магазине женщине с двумя парами близнецов. Анна задает фоновый ритм, но вот она сидит здесь, совершенно безучастная, и я понимаю: тишина тоже имеет звучание.

      – Что-нибудь случилось? – спрашиваю я.

      Анна смотрит на Кейт, думая, что вопрос обращен к сестре, а потом вздрагивает, поняв, что он адресован ей.

      – Нет.

      – Ты хорошо себя чувствуешь?

      И снова Анна медлит с ответом; этот вопрос обычно зарезервирован для Кейт.

      – Нормально.

      – Просто ты ничего не ешь.

      Анна глядит в тарелку, замечает, что она пуста, и наваливает на нее кучу еды. Быстро засовывает в рот зеленую фасоль, две полные вилки.

      Вдруг я вспоминаю, как, когда дети были маленькими и мы сажали их на заднее сиденье машины впритык, они были похожи на сигары в коробке, и я им пел: «Анна анна бо банна, банана фанна фо фанна, ми май мо манна… Анна». («Крякни! – кричал Джесс. – Крякни!»)

      – Эй! – Кейт указывает на шею Анны. – А где твой медальон?

      Его подарил ей я, много лет назад. Дочь подносит руку к ключице.

      – Потеряла? – спрашиваю я.

      – Просто нет настроения носить, – пожимает она плечами.

      Анна его никогда не снимала, насколько я знаю. Сара достает мясо из духовки и ставит на стол. Взяв нож, чтобы его нарезать, смотрит на Кейт:

      – К слову, о вещах, которые мы не в настроении носить, пойди смени футболку.

      – Почему?

      – Потому что я так сказала.

      – Это не причина.

      Сара пронзает ростбиф ножом.

      – Потому что мне неприятно видеть ее за столом.

      – Она ничуть не хуже, чем металлистские футболки Джесса. Какая там была на тебе вчера? «Громовая киска Алабамы»?

      Джесс выкатывает глаза. Такое выражение я уже видел: охромевшая лошадь в спагетти-вестерне за мгновение до того, как ее из жалости пристрелят.

      Сара пилит мясо. До того розовое, теперь оно пережарено и стало жестким, как подметка.

      – Ну вот, – говорит она, – все пропало.

      – Все в порядке. – Я беру пласт, который ей удалось отделить, и отрезаю от него кусочек. С тем же успехом можно жевать кожаный ремень.

      – Вкуснотища! Надо только сбегать на станцию и принести паяльную лампу, чтобы мы могли каждому выдать его долю.

      Сара моргает, а потом с ее губ срывается пузыристый смешок. Кейт хохочет. Даже Джесс криво усмехается.

      Только тут я понимаю, что Анна уже ушла из-за стола,