Леди и война. Цветы из пепла. Карина Демина

до вечера, а именно бросают. Вообще-то Дар ненавидит вечера, особенно такие, по-летнему теплые, с кострами, мошкарой, что слетается к кострам, с черной водой, которая словно зеркало. Но сегодня ненависти нет. Наверное, уже ничего нет.

      Жаль, что днем умереть не вышло.

      Сержант идет позади. Присматривает. И сопровождает. Сначала туда… потом назад. Док уже расставит склянки, разложит инструмент. Он тоже будет молчать, только губы подожмет, запирая слова. Устал. Все устали.

      А ночь вот хорошая. Звезды. Луна. И дикий шиповник отцветает, сыплет на землю белые лепестки.

      – Почему все так? – Дар повернулся к сопровождающему.

      – Надо же, заговорил-таки. И давно?

      Да. Наверное. Дар не помнил, когда осознал, что снова способен разговаривать. Дар вообще не помнил время.

      – И чего молчал?

      Дар пожал плечами: в словах нет смысла. Ни в чем, если разобраться, смысла нет.

      Дорога. Война. Зимовки. Сержант. Другие. Всех убьют, сейчас или позже, год, два, десять… у войны сотня рук, и в каждой – подарок, все больше железные, вроде тех, которые с неба сыпались. И чего ради бороться, придумывать недостижимые цели? Врать, что однажды доберешься, убьешь того самого, заклятого врага, и все в одночасье переменится…

      Следовало быть объективным: у Дара не хватит сил убить Дохерти. А если вдруг хватит, то никому не станет лучше. Напротив, будет красная волна, от границы до границы. Так стоит ли оно того?

      Разве что ради кошек.

      Но они же бросили.

      Старый шатер. Кольцо охраны. Знамя.

      Сегодня без зрителей: любое развлечение приедается, а уж то, которое годами длится, так и вовсе не развлечение. Тоска… оказывается, когда ненависть уходит, мир становится безвкусным.

      – Ты что задумал? – Сержант почуял неладное.

      – Я просто понять хочу, почему все так?

      – Как?

      – Не знаю.

      Плохо…

      Мучительно, как будто Дар только что лишился чего-то важного и теперь изнутри распадается. Он видел подобное, когда кости гниют, а мышцы вроде держатся. И человек орет от боли, но даже маковый отвар не способен ее ослабить.

      Об этом он думает, принимая удары. Сегодня, как вчера… и завтра. И потом тоже.

      Зачем тогда?

      До повозки дока Дар добирается сам, и от мака отказывается, а док сует и сует, уговаривает.

      Нет, это не док, руки другие, смуглые и с царапинами, вечно она куда-то влезет…

      – Выпей, пожалуйста, легче станет.

      Нельзя. И не станет.

      Он лежит на берегу у костра, и жарко очень. Сдирает одеяло, пытаясь высвободиться.

      – Вода, это только вода. – Меррон помогает напиться. А вода вкусная до безумия. – Тихо, Дар. Я никуда не ухожу. Я здесь. С тобой…

      …а там никого не было. Палатка. Или повозка. Запах всегда один и тот же: травяно-химический. Ноющая боль во всем теле. Жажда. И голод.

      Регенерация требует энергии. Еды хватает. Но в этот раз Дар отказывается. Он отворачивается к стене и лежит, пытаясь понять, почему же все именно так, как есть. Приходит док. Потом Сержант. Еще кто-то. Говорят. Уговаривают.

      Чего