Леди и война. Цветы из пепла. Карина Демина

вреда, а все равно дрожала. Страх сидел глубоко внутри, около сердца, в какой-то миг показалось, что док не вытащил тот стилет, а просто отломил рукоять.

      Ерунда, конечно, но Меррон чувствовала железо в груди.

      И еще чужую боль, которая почти как своя.

      Там, на чердаке, все опять было просто и понятно. А потом опять запуталось.

      Он не уходил и не приближался, только если ночью, и то ждал, когда Меррон уляжется, потом пробирался в комнату – и ведь ступал так, что не услышишь, – и ложился рядом. Перекидывал через Меррон руку и засыпал, крепко, спокойно, как будто так и надо.

      Ближе к утру его рука оказывалась под рубашкой. Меррон от этого просыпалась. И он тоже.

      Вставал, заботливо укрывал ее одеялом, целовал в макушку и уходил.

      Подмывало швырнуть вслед чем-нибудь тяжелым. Или скандал устроить, но… Меррон взрослая и уже научилась вести себя соответственно. Например, притворяться, что ничего не замечает.

      Но ведь у любого терпения предел есть!

      И когда рука добралась-таки до груди, она не выдержала:

      – Если ты сейчас остановишься, то спать будешь на полу.

      Остановился. Отстранился. Встал и вышел из комнаты.

      От обиды у Меррон дыхание перехватило. Полдня не могла себя успокоить, все из рук валилось. И хорошо, что смена была не ее, иначе точно кого-нибудь убила, сугубо от рассеянности. В амбулаторию тоже не заглядывали, и в другой раз она бы сразу догадалась о причинах такого внезапного безлюдья, но нынешнее душевное состояние требовало действий, и активных. Чтобы занять себя хоть чем-то, Меррон проветрила комнату дока, вытерла пыль, в порыве вдохновения и полы помыла.

      Тетушка всегда говорила, что уборка благотворно сказывается на женской нервной системе. И оказалась права. Почти. В том же приподнятом настроении Меррон вышла в сад, который после отъезда Летиции медленно и верно приходил в запустение, нарвала букет из крапивы, ромашек и васильков. Получилось просто замечательно!

      Цветы способствуют созданию уюта…

      Наверное, Мартэйнн выглядел дико с этим букетом, поскольку сосед на приветствие не ответил, но поспешил скрыться в доме.

      Плевать на соседа.

      Крапива в тетушкиной вазе смотрелась довольно гармонично.

      А пялиться с таким раздражением на Меррон не надо.

      – Вот. – Она вручила Дару огромного розового медведя, набитого опилками. Медведь был честно выигран ею на ярмарке и подарен троюродной племяннице Летиции, которая уверяла, что более красивого зверя в жизни своей не видела, но, уезжая, забыла. И к лучшему. Пригодился. – С ним тоже спать можно. И лишнего спрашивать не будет.

      В глазах-пуговках медведя читался упрек.

      Ничего. Перетерпят.

      Дверь своей комнаты Меррон закрыла на задвижку. И в госпиталь вышла на час раньше обычного, только Дар все равно услышал, как собирается, и следом потянулся. Злой, как… Мишку с собой прихватил. Он-то в чем виноват? Он хороший, только кривоватый слегка. Донес до площади, пристроил на лавку. Отвернулся.

      – Между