Леди и война. Цветы из пепла. Карина Демина

доктор Гранвич склоняется над пациентом, хотя его помощь и не нужна, – мне кажется, вам следует подумать о переезде…

      У него узкое лицо и маленькие глаза, которые Гранвич прячет за круглыми стеклышками очков. Он равнодушен. Бесстрастен. Аполитичен.

      – О вас спрашивали. И не только у меня. Интересовались, не слишком ли часто умирают ваши пациенты…

      Не чаще, чем у других.

      – …и не может ли быть в том злого умысла…

      Его найдут, если нужно. В другой раз Меррон испугалась бы. Но не сейчас.

      – Благодарю вас.

      – Умные люди должны помогать себе подобным.

      Гранвич протирает стеклышки платком и уходит. Надо бежать, но… сейчас? Нельзя. Нечестно по отношению к тем, у кого есть шанс выжить. Если до сих пор не пришли, то и сегодня, глядишь, не явятся. А ночью Меррон уйдет. Или утром.

      Сейчас надо работать.

      Рутина. На крови, на боли, но все равно уже рутина, особенно если на лица не смотреть. Да и они все одинаково искажены. Везет тем, кто вовремя теряет сознание, но таких меньшинство.

      Остальных привязывают.

      Жалеть нельзя. От жалости слабеют руки, а это – преступление, сродни убийству, если не хуже.

      Когда получается покинуть госпиталь, на улице уже темно. И Меррон долго трет ладони куском пемзы, стесывая чужую кровь, пока Сержант не отбирает. Сам вытирает полотенцем и потом тут же заставляет сесть. Сует миску с остывшим супом, кажется, на косточках сваренным, что сродни чуду.

      – Спасибо.

      Попадаются даже волокна мяса. И Меррон ест медленно, тщательно пережевывая, только все равно пора возвращаться домой. И что-то делать… говорить… решать.

      Дар идет рядом. Уже не злится, расстроен только.

      – Извини. – Меррон потерла глаза. – Я не хотела тебя обидеть.

      В доме сегодня как-то очень резко пахло травами, особенно липой.

      Липовый чай разжижает кровь и способствует успокоению нервов, конечно, не так, как полынь, но все же. Еще немного мелиссы, мяты и корня валерианы. То, что нужно для здорового сна.

      – Будешь?

      Будет. И за стол садится, кружку принимает, нюхает придирчиво. Опасается, что Меррон его отравит?

      – Это чтобы спалось спокойно. Без снов. А то если день такой, как сегодня, то обычно потом снится… всякое. Дар, что с тобой происходит?

      Отворачивается.

      – Ясно… как знаешь.

      Липа горчит, чего не должно бы быть. Или это валериана… но в сон клонит неимоверно. У Меррон даже на то, чтобы помыться, сил нет. Добирается до кровати, стягивает сапоги и засыпает моментально. И сон муторный, тяжелый. Она бежит. Или тонет. Пытается вырваться, но все равно тонет. Захлебывается почти. Но в какой-то момент болото отпускает.

      Меррон не удивилась, обнаружив, что спит не одна.

      – Нам надо поговорить. – Наверное, следовало бы пожелать доброго утро, но нынешнее, как Меррон подозревала, и близко не будет добрым. Дар сразу подобрался. А глаза совсем желтыми стали… знакомое что-то в этом есть, а что – Меррон не припомнит.

      – Я не знаю,