Супергрустная история настоящей любви. Гари Штейнгарт

тяжелой лапой стискивал махонькое плечико Юнис Пак.

      – Китаянки такие хрупкие.

      – Не такая уж я и хрупкая.

      – Еще какая хрупкая!

      – Я не китаянка.

      – Короче, Бобби Д. и Дик Гир на балехе поцапались. Дик подходит ко мне, говорит: «За что меня Бобби так ненавидит?» Погоди. О чем это я? Хочешь еще выпить? О! Молодец, что приехала в Рим, котенок. Нью-Йорку нынче капец. Америка в прошлом. А пока у власти эти мудаки, я туда вообще больше не сунусь. Ебаный Рубенштейн. Ебаная Двухпартийная партия. Это, детка, просто какой-то «1984». Который ты, разумеется, не читала. Может, книжный червь Ленни нас просветит. Повезло тебе, что ты здесь со мной, Юни. Хочешь меня поцеловать?

      – Нет, – сказала Юнис Пак. – Нет, спасибо.

      Нет, спасибо. Воспитанная корейская девочка, выпускница Элдербёрда, Массачусетс. Как я сам жаждал поцеловать эти полные губы, обнять ее во всей ее миниатюрности.

      – Это еще почему? – заорал скульптор. И затем, поскольку давно лишился способности просчитывать на шаг вперед, потряс ее за плечо – пьяное сотрясение, однако ее крошечное тело оказалось к такому не приспособлено. Юнис подняла взгляд, и в ее глазах я прочел знакомую ярость взрослого, которого неожиданно опять втянули в детство. Она прижала ладонь к животу, словно ее ударили, и опустила голову. Красное вино выплеснулось на дорогой свитер. Она повернулась ко мне, и я увидел ее неловкость, не за скульптора – за себя.

      – Давайте-ка полегче, – сказал я, кладя руку на влажную резину скульпторской шеи. – Давайте, может, присядем на диван, водички попьем. – Юнис потирала плечо и пятилась от нас. Кажется, сдерживала слезы, и тут у нее, похоже, богатый опыт.

      – Отъебись, Ленни, – молвил скульптор и слегка меня отпихнул. Руки у него сильные, ничего не скажешь. – Иди впаривай свой источник юности.

      – Найдите диванчик и релаксните, – велел я. Приблизился к Юнис и поместил руку в общем ее направлении, но не прямо на нее. – Простите, – бормотнул я. – Он напивается.

      – Вот именно, я напивается! – завопил скульптор. – И я, может, сейчас уже слегка подшофе. Но утром я буду творить искусство. А ты чем займешься, Леонард? Будешь толкать зеленый чай и клонированную печень двухпартийным старикашкам? Печатать дневник? Дай-ка угадаю. «Меня изнасиловал дядя. Я три секунды просидел на героине». Засунь себе в ухо свой источник юности, дружочек. Ты хоть тысячу лет проживешь – толку не будет. Такие посредственности заслуживают бессмертия. Не верь ему, Юнис. Он не такой, как мы. Он настоящий американец. Жулик как есть. Вот из-за него мы сейчас в Венесуэле. Вот из-за него люди в Штатах гавкнуть боятся. Он ничем не лучше Рубенштейна. Ты посмотри в эти лживые ашкеназские глаза. Киссинджер[13] Второй.

      К нам уже подтягивалась толпа. Наблюдать, как знаменитый скульптор «выкобенивается» – отличное римское развлечение, а слова «Венесуэла» и «Рубенштейн», произнесенные медленно, с упреком, с оттяжечкой, способны

13

Генри Альфред Киссинджер (р. 1923) – американский дипломат, специалист в области международных отношений, советник по национальной безопасности США (1969–1975), государственный секретарь США (1973–1977), одна из ключевых фигур на международной политической сцене 1970-х.