Супергрустная история настоящей любви. Гари Штейнгарт

этот жук Рубенштейн. Он же из наших, ты представляешь?

      – Из наших?

      Еле слышным шепотом:

      – Еврей.

      – А моим родителям он нравится, – сказал я. Речь шла о нашем властолюбивом, но злополучном министре обороны. – Только и делают, что сидят дома и смотрят «ФоксЛиберти-Прайм» и «ФоксЛиберти-Ультра».

      Миссис Файн брезгливо скривилась. Она помогала тащить моих родителей в американский континуум, учила их полоскать рот и отстирывать пятна пота, но не переваривала их врожденного советско-еврейского консерватизма.

      Меня она знала с рождения, еще когда mishpocheh[9] Абрамовых жила в Куинсе, в тесной квартирке с садиком, которая сейчас пробуждает лишь ностальгию, но тогда наверняка была печальна и убога. Отец работал уборщиком в правительственной лаборатории на Лонг-Айленде, так что первые десять лет моей жизни мы могли себе позволить мясные консервы. Мое появление на свет мама отметила повышением по службе (была машинисткой, стала секретаршей) в кредитном союзе, где храбро трудилась, не зная английского, и нам вдруг засветило стать представителями бедно-среднего класса. В те дни родители катали меня в проржавевшем «шевроле-малибу-классик» по районам еще беднее нашего – мы смеялись над семенящими по улицам забавными смуглыми людьми в тряпье и сандалиях, а кроме того, я получал важный урок о том, что такое неудача в Америке. Когда родители поведали миссис Файн об этих вылазках в трущобы Короны и те кварталы Бед-Стая, где побезопаснее, между ними и пробежала кошка. Помнится, родители смотрели в англо-русском словаре, что такое «бездушный», и поражались, как наша американская мамочка может так думать о нас.

      – Ну, рассказывай, – сказала Нетти Файн. – Что ты делаешь в Риме?

      – Работаю в креативной экономике, – гордо ответил я. – Бессрочное Продление Жизни. Мы поможем людям жить вечно. Я ищу в Европе ПИИ – Преимущественных Индивидов, – которые станут нашими клиентами. Мы их называем Жизнелюбами.

      – Ох, батюшки! – сказала миссис Файн. Совершенно очевидно, что она ни слова не поняла, но эта женщина, у которой три вежливых мальчика закончили Пенсильванский, умела только улыбаться и ободрять, улыбаться и ободрять. – Судя по всему, это… нечто!

      – Еще какое, – сказал я. – Но у меня, кажется, проблемы. – И я рассказал, какая неприятность случилась у меня с программой «Добро пожаловать домой, паря». – По-моему, выдра думает, что я тусуюсь с албанцами. А я сказал – «с разными итальянцами».

      – Покажи-ка мне свой эппэрэт. – Она подняла очки на лоб, и я увидел нежные шестидесятилетние морщинки, от которых лицо ее стало таким, каким его изначально и запланировала природа, – всеобщим утешением. – Код ошибки ИТ/УК-РГ/ФЛАГ, – вздохнула она. – Ох, батюшки, дитятко. Тебя пометили флажком.

      – Но почему? – закричал я. – Что я сделал?

      – Тш-ш. Давай-ка перезагрузим эппэрэт. Попробуем программу заново.

      И она попробовала, но раз за разом на экране появлялись застывший

9

Семья (идиш).