Супергрустная история настоящей любви. Гари Штейнгарт

Но едва я снова отвернулся к питательным добавкам, кто-то спросил:

      – Чё новенького, Резус?

      Мальчишка, только-только усы пробиваются, серое боди со словами «СОС Ху» на груди, на шее красная бандана. Может, Дэррил из Брауна, который занял мой стол. Лет двадцать пять, не больше. Я улыбнулся ему, глянул на свой эппэрэт, вздохнул, будто мне предстоит вагон работы, и бочком двинулся к выходу.

      – Куда намылился, Резус? – спросил мальчишка, своим неопрятным тугожопым тельцем загораживая дорогу и суя мне свой эппэрэт в лицо; мои ноздри затопил его густой органический запах. – Кровушку сдать не желаешь, друган? Я смотрю, у тебя триглицериды под 135. И это, крыса, до того, как ты слинял в Европу. – За спиной у меня опять захохотали – женщинам явно нравились эти ядовитые шпильки.

      Я попятился, бормоча:

      – Сто тридцать пять – все равно в пределах нормы. – У Юнис аббревиатура была, как же там? – ПЕМ, – прибавил я. – Я вам просто ебу мозги. – Кто-то снова засмеялся, краем глаза я заметил, как кто-то еще вздернул оловянный подбородок, сверкнул безволосыми руками, в которых прятались гладкие технокулоны, набитые точными данными. В голове мелькнула фраза из Чехова – описание Лаптева, который «знал, что он некрасив, и теперь ему казалось, что он даже ощущает на теле эту свою некрасоту».

      Однако загнанный зверь продолжает бороться.

      – Кренделек, – сказал я, вспомнив, как обратился ко мне грубый качок в самолете, жалуясь на запах книги. – Кренделек, я чувствую, что ты злишься. Я-то кровь сдам без проблем, но тогда уж давай мы померим тебе кортизол и адреналин. Я твой уровень стресса выставлю на Табло. Ты плохо общаешься с людьми.

      Моих праведных слов никто не услышал. У меня все было написано на лбу – на моем пещерном лбу, усеянном каплями пота. Приглашение добить. Молодые пожирают стариков. Парняга «СОС Ху» взаправду меня толкнул, и сквозь редкие волосы на затылке я ощутил холод стены. Он опять сунул мне под нос свой эппэрэт. Там мигал открытый код моих анализов крови годичной давности.

      – Ты вообще как посмел прискакать сюда с таким индексом массы тела? – спросил он. – Думаешь, заберешь у нас стол? После того как год прохлаждался в Италии? Мы о тебе все знаем, Макака. Я тебе углеводное печенье в жопу запихаю, если не свалишь отсюда сию минуту.

      У него за спиной раздались ободряющие ситкомовские вопли – оглушительное «вууууу» счастливого гнева и радостного ужаса: племя одолело слабейшего.

      Спустя две с половиной секунды вопли внезапно стихли.

      Я услышал, как кто-то прошептал Его Имя, потом застучали его шаги. Громогласная толпа распадалась надвое, воины «СОС Ху», все эти Дэррилы и Хиты, улепетывали кто куда.

      И появился он. Еще моложе. На нем уже отпечатался первый этап дехронификации – мы это называем бета-лечение. Гладкое лицо застыло в гармонии, вот разве что крупный нос временами самопроизвольно подергивался – закоротило какую-то группу мышц. Уши на бритой голове стояли торчком, как часовые.

      Джоши Голдманн никогда