Избранное. Владимир Бурлачков

остановил парень в длинном черном плаще.

      «Вот, теперь все понятно, – подумал он. – Конечно же, с самого начала…»

      Ее спутница обернулась и показала куда-то в сторону. Парень кивнул и направился дальше.

      Женщина дошла с Витой до метро, что-то крикнула на прощание и начала спускаться по ступеням.

      Он подошел к Вите и поздоровался.

      – Ой, это ты! – почти вскрикнула она и дотронулась рукой до его плеча.

      Они шли по бульварному кольцу. Она рассказывала, что брат пишет из армии плохие письма, что начальница была ей очень недовольна, а сейчас вроде бы все переменилась, что пора выбирать, куда поступать на следующий год. Он говорил ей о себе, шагал рядом с ней и чувствовал, что ему вдруг стало возможно дотронуться до нее, – обнять за плечи и потянуться к ее лицу губами.

      Они спустились по бульварам к Трубной площади, повернули назад к Пушкинской, но не дошли до нее и оказались на Петровке.

      – Ты знаешь, я тебя очень благодарна, что ты сегодня пришел, – сказала она.

      – Пойдем куда-нибудь на днях, – предложил он. – Куда ты хочешь?

      – Куда поведешь… – сказала она.

      – Знаешь что! Приходи ко мне в воскресенье обедать, – предложил он.

      – Обедать? – переспросила она.

      – Ну, мне неудобно тебя на ужин приглашать, – сказал он.

      Она заулыбалась и отвернулась.

      На трамвайной остановке она опять сказала, что провожать ее не надо, быстро поднялась по вагонной лесенке и, обернувшись, успела помахать ему рукой, прежде, чем двери сдвинулись и закрыли ее.

      Они должны были встретиться через два дня. Никогда он не мечтал так напропалую, как в эти дни, и никогда еще будущая жизнь не представлялась ему такой ясной и долгой.

      В воскресенье утром Вита позвонила и сказала, что встретиться с ним не сможет. Он спросил: «Почему?», но она не ответила. Он почувствовал, что если спросит еще раз, она ответит что-нибудь вроде: «Потому что потому…».

      Он прождал ее звонка целую неделю. Ждать дальше стало бессмысленно. Он опять пришел к магазину. Она стояла за прилавком и, как ни в чем не бывало, болтала с кем-то из покупателей, даже улыбалась.

      Он понял, что уже никогда не сможет подойти к ней. Это было даже не решение, вдруг найденное им. Это был единственно возможный поступок, на который он был способен. Что-то иное не просто казалось немыслимым, а не существовало вовсе. Ясность, какой бы злой она ни казалась, пришла окончательно и бесповоротно. «Значит, и так расстаются, и так…», – думал он, уходя.

      Он вспомнил об этом много лет спустя в ветреную октябрьскую ночь, когда ему стало совсем плохо. У него не было сил даже улыбнуться над собой. Его лицо ничего не выражало. Он терял сознание, а когда приходил в себя, открывал глаза и пытался увидеть, не начинает ли светать за окном.

      Ее не было с ним. Он уговорил ее уйти домой. Он переживал, что она так вымоталась за эти дни, и ему хотелось, чтобы она хоть немного отдохнула.

      К утру ему было не под силу открывать глаза. Но он не чувствовал