Наши в ТАССе. Анатолий Санжаровский

Между анохинским диваном и моей койкой вжат маленький столик. У этажерки, у кровати – книги мои на полу. Стул у меня служит вешалкой. На спинке его собрано всё, что я ношу. Два пиджака, брюки, свитер, три рубашки. За этажеркой на полу два бумажных пакета с картошкой, кулёк с луком, сетка с морковкой. За спинкой койки, на гвозде в стене, – выходной чёрный костюм и нейлоновая рубашка. Мама подарила.

      Под койкой стоит электроплитка. На ней я всё себе варю, жарю.

      Почти во всю стену шишкинская картина «Рожь». Копировал сам Николай Григорьевич. Засыпая, я всегда последней вижу эту картину.

      Вот и весь мой обычный день.

      Сколько таких в жизни?

      Все!

      13 февраля

      Татьяна спросила у Медведева:

      – Александр Иванович, как со справкой?

      – Достал.

      – Теперь можете спать спокойно. Дурных задатков у вас нет.

      Прорезался Лисин. У него был запой. Сегодня с перепоя дрожит.

      Бузулук подколол его:

      – Вы немного скрючились.

      – Холодно.

      Бузулук положил руку Лисину на плечо:

      – Андрей Хрисанфович, шире плечи, выше грудь! Ну что? Чебурашит южный ветер северного человека?! У вас нос, будто на нём буровзрывные работы производили…

      – Ох, Олежка… Влезая в мою душу, хоть бы валенки сымал…

      – На морозе особо не разуешься…

      Подсуетилась со своим вопросом и Ия:

      – Андрей Христанфович! А что это за царапина у вас на щеке?

      – Горячий автограф моей юной вулканической феи…

      – Вот так и надо вам, старикам. Не женитесь на молоденьких!

      – Да так мы с ней живём вроде ничего… Нам с нею не в чем упрекнуть друга и потому мы дерёмся молча.

      – Мда! Моцартовская музыка без слов! – важно вынес свой вердикт Олег. – Счастье иногда приходит совсем неожиданно. Но если уж повезло – терпи!

      Новиков пробует оторвать внимание Бузулука от Лисина:

      – Олег! Приглашали с Выставки на проводы зимы. Я сказал, чтоб все блины, предназначенные для журналистов, отдали тебе. Там не похудеешь.

      16 февраля, воскресенье

      В полночь в чум ввалился под балдой Анохин напару со своей Трезорихой, маленькой суетливой сучонкой.

      Спрашиваю:

      – Где петляли заячьи следы?

      – На левом берегу…Ну и ну… Собеседник твой во хмелю. Левый берег – целебная вещь. Интересный обычай. Били старые тарелки. Бросали серебро. Я выбросил десятку. Моя Лидка-масштабиха режет с меня стружку: «Паразит! Где десятка? Я ж на сохранение тебе давала. А ты швырнул невесте на горб!» Да. Деньги клали невесте на горб. Доставала… Слушай байку со свадьбы. Студент задержался на каникулах. Шлёт телеграмм декану: «Не волнуйтесь. Приеду. Болен гонконгом.[51] Задержусь на два дня».

      17 февраля

      Кто стоит у моего гроба?

      Я возвращаюсь с работы.

      Анохин лежит на диване. Холод в калач согнул его. Пиджак прикрыл ухо. Услышал Анохин мои шаги, спросил:

      – Кто

51

Гонконг – речь о гонконгском гриппе.