Наши в ТАССе. Анатолий Санжаровский

симпозиумы.

      Как всегда, ровно в четыре пятнадцать жена принесла Медведеву яблоко, завернутое в газету. Положила в верхний ящичек стола.

      Ровно в восемнадцать ноль-ноль Медведев начинает есть яблоко. Его хруп служит сигналом, что трудовой день окончен. В рабочее время он не может есть яблоко и одновременно читать поступающую информацию. Он должен sosредоточить всё внимание исключительно на информации и ни в коем случае не переключать его на яблоко. Он же председатель народного контроля по сектору «Как используем рабочее время?»

      Сегодня я вёл книгу записей информации, полученной редакцией. Пришло 25 заметок. Семнадцать забраковали. Брак я несу в секретариат, кладу в папку «Текущий отсев».

      Подобьём игого. За день восемь лбов выдали лишь восемь заметок. По штуке на нос. Не густо- с. Да если ещё учесть, что писали эти заметки на местах не любители, а профессиональные журналюги, становится совсем не по себе. В безделье протираем трусики и штанишки.

      Вот какой компот выскакивает.

      Под медведевское хрумканье с чувством свято исполненного долга я тоскливо собираю свои тряпочки и в обрат, домой.

      По пути взял хлеба, сметаны и на электричку.

      На платформе столпотворение.

      Идёт посадка.

      К какому вагону ни подлечу – не вжаться даже бочком.

      Добежал до первого вагона – не войти.

      Бабка канючит с платформы:

      – Детки… Вы ж пожмитесь… Молодые…

      Хмельной мужик:

      – Граждане! Подвиньтесь на полчеловечка. Пускай милиционер войдёт.

      Створки сохлопнулись. Из щели между ними торчит рука милицейская и пол-лычки.

      Двери открылись. К первому вагону снова вальнулась толпа. Волосатый мужик просит машинисточку:

      – Пусти к себе, любушка ах и голубушка ух!

      – Пусти одного… Всё стадо тут будет!

      Поезд тихонько трогается.

      Одной рукой я держусь за поручень. Вежливо бегу рядом.

      Мне кричат:

      – Брось, шальной!

      Машинистка ловит меня за полу пальто – одной ногой я стою уже на её территории.

      – Ну вот, – улыбается она. – Входи, входи, бледненький. Это из-за тебя пришлось второй раз открывать двери?

      – Из-за лычки.

      Она внимательно посмотрела на платформу и впустила меня из своей кабины в головной вагон.

      В Бусинове мело.

      Было холодно. Я бежал. Ветер подхалимно поталкивал меня в спину.

      На заледенелой горке я поплыл. И тут же боком поплыл на меня грузовик. Колёса не крутятся, а махина надвигается на меня. Я прыгнул в канаву. Еле уцелел.

      На мостике я нагнал пьяную дебелую старуху. Пальто полурасстёгнуто, волосы выбились из-под платка.

      Ударит ветер в спину – пробежит чуток. Ветер стих – на месте замерла старуха. Стоит ждёт толчка ветра. Самой ей и шагу не сделать.

      Но в пенье ей помощи от ветра не надо.

      – Г-улял по Уралу к-казак молодой…

      – Да не казак молодой, – поправляю её, – а Чапаев – герой!

      Старуха обрадовалась подсказке и схватила меня за рукав:

      – Из