Наши в ТАССе. Анатолий Санжаровский

у нас. Каждый напротив себя покрасит стену в какой желает цвет. Интересно будет. Комната – зебра.

      Конечно, Александр Иванович говорил в шутку.

      Александру Ивановичу уже пятьдесят пять. Худ. Одни мослы. На затылке лысинка. Тёмные волосы с проседью. Среднего роста. В очках. Типичный рабочий-интеллигент.

      На нём серый пиджак в тёмную клеточку сидит как на палке. Тугодум. Всё, что выходит за пределы его ума, считает крамольным. Бузулук называет его тихим неврастеником. Неврастеник в себе. Только когда уже в себе не может что носить, так нелепость перехлёстывает через край по временам и тут кое-что достаётся нам с его стола убогости.

      Александр Иванович очень подозрителен. Страшно боится, как бы его в чём не обошли. Мужик себе на уме.

      Как-то Аккуратова опоздала на десять минут.

      – Честно. Проспала, – покаялась она.

      – Пишите объяснительную.

      Этот службист номер один может всякий пустяк раздуть в мировую проблему. Всё может так бюрократски обставить, что только ахнешь.

      В редакции его никто не любит. Зато все заискивают перед ним, прикидываются овечками.

      Он это чувствует и лепит за глаза:

      – Горды до первой необходимости. Как со своей заметкой кто подходит – все заискивают!

      Он знает силу своей твердолобости, стоит непоколебимо.

      Однако он ни разу не уходил в отпуск на весь месяц. Обязательно делил отпуск на два куска по две недели.

      – Уйдёшь! А тут заговор и захват рукпоста![45] И ты свободен! Вон как Хрущёв!

      Медведев долго был в парткоме, замещал секретаря. Этот высокий идейный пост позволил ему слегка обжулить родной ТАСС. По документам он мог рассчитывать только на однокомнатную квартиру. Он же спартайгенносил, скоммуниздил двухкомнатную… Обежал тайной тропкой закон. А бдительные стукачики тук-тук-тук. Настучали в партбюро. Эту весть доставил уже в редакцию в зубах сияющий панок Бузулук.

      Все считают Медведева тяжёлым человеком. А он попросту с дуплом. В ТАССе четверть века. Всё меряет на свой кривой аршин. Ненавидит живое слово. Как кто скажет в заметке о чём-то образно, он тут же хаять:

      – Распустился народ! Не хотят подумать. Вот и дуют образы. Вон сидит у нас корреспондентом в Херсоне Пробейголова. Всё выкрутасничает! Иногда такое загнёт, что вся редакция не в силах разогнуть. И чего гнать пургу? Ведь для всего ж есть свои готовые формулировки. Ну и пиши по-человечески.

      Эти топоры и делают тут погоду. Тот-то тассовские заметки рубятся примитивно. Мне твердили, что до ТАССа надо дорасти. А может, совсем напротив? Надо опуститься?

      Медведев молчалив. Угрюм.

      Он чувствует себя нормально, когда тиранит кого-нибудь. И тут дело нельзя пускать на самотёк. Жди, когда кто-нибудь оступится. Надо самому раскинуть ловушки!

      Он подсиживает своих сотрудников на опозданиях. Часы в нашей комнате перевёл на пять минут вперёд. Придёшь после девяти – косится. Два раза опоздаешь на минуту – обвинит в недисциплинированности.

      Но меня поймать

45

Рукпост – руководящий пост.