Царица иудейская. Нина Косман

в историческом свете, и кто он был такой – он, живущий в относительном начале этой цепи событий, – чтобы решить, может ли заминка, вызванная погружением его пальцев в шерсть бывшей жены, как-то отразиться на будущем его народа? И разве он не искал эту свою жену везде, где только можно? Независимо от того, была ли она теперь овцой или нет, существенно было то, что она наконец оказалась рядом со своим мужем, и он не имел права ни торопить ее, ни прогонять, какие бы символы веры ему ни предстояло создать – символы, которые сплотили бы его народ, несмотря на неизбежное предстоящее ему рассеяние во все четыре конца земли. Но разве это всего-навсего то, что внушили ему Светящиеся со слов его верного Ямина? И не по этой ли причине они появились здесь и дали ему это масло, которое оказалось больше чем масло, и даже больше чем чудо, ибо чудеса имеют обыкновение с годами утрачивать свою силу, как, например, утратила силу овечья шерсть его жены? А вот обещание сплотить его соплеменников в единый народ и провести его через столетия рассеяния – нет, это не то что овечья шерсть его бывшей жены! Его рука все еще была в эту шерсть погружена, и он шептал ей ласковые слова, поглаживая ее овечью мордочку, прильнувшую к его бедру. Ладно, история подождет. Народ, вера… все это подождет. В конце концов, она мать его сыновей, и в каком бы виде она к нему ни являлась, каковы бы ни были мотивы ее появления именно в этот момент, а не в какой-либо другой в течение всех этих лет, пока он ее искал, она имела право на его время и нежность. А Нехора стояла рядом и глядела, как ее муж гладит овечку с нежностью, которую сама она получала от него днем, но без страсти, так знакомой ей ночью, и она тоже ощутила прилив нежности к этой несчастной. Тогда она приблизилась к ним и шепнула овечке в ухо: «Давай немного отойдем. Ты еще к нам придешь. Мы хотим, чтобы ты была с нами. Мы тебя любим». И овечка послушно последовала за ней. Иехуда уже собирался налить по несколько капель масла в каждую из семи лампадок, когда заметил, что сосуд в его руке отражает свет, который не мог исходить от меноры, так как она еще не зажглась. Но свет был виден, это был свет из будущего, и, когда он оглядел стоящих вокруг него, он увидел лица, освещенные этим будущим светом, и ему явилось все, что вытекало из этого момента, все ханукальные молитвы на тысячелетия вперед, все унижения, все изгнания и бойни, но позже он не мог вспомнить подробности, потому что все это пронеслось перед ним слишком быстро, и люди, стоявшие по ту сторону от меноры, все еще произносили слова молитвы, когда видение испарилось, и первые капли масла упали в первую лампаду. И лишь позже, после пяти лет войны, когда Иехуда готовил своих бойцов к битве при Элеасе против двадцати тысяч пеших и двух тысяч конных воинов под предводительством Бакхида – не Никанора, селевкидского полководца, чью армию Иехуда разбил в битве при Адасе, – чудо с маслом снова пришло ему на ум. Он был уверен, что оно повторится, на этот раз оно коснется его бойцов. Число солдат у Бакхида, их вооружение и кони настолько превосходили