Канатоходец, или После постмодерна. Борис Вольфсон

− читаю по губам.

      И ещё вопрос: − А кто же зрители?

      Для кого весь этот балаган?

      «А теперь зачехли окуляры Цейса…»

      А теперь зачехли окуляры Цейса:

      то, что ты разглядел, – миражи и ложь, –

      и отставь ружьё, во врага не целься:

      всё равно в себя попадёшь.

      Самолётик выкрои из газеты

      с описаньем гибельного пике.

      Не жалей, что слова подобрал не все ты:

      всех, что надо, нет в языке.

      Мысль шуршит в мозгу, будто мышь в подвале,

      но не просит крошек с твоей руки.

      А понять друг друга уже едва ли

      вы смогли бы – так далеки.

      Так что боль уйми и начни сначала,

      в воду брось ключи, а не горсть монет, −

      уплывай, забыв даже вид причала,

      зная, что возвращенья нет.

      Рифма

      Мне кажется, должна быть рифма личной,

      хотя бы даже старой и затёртой,

      но именно в твоём стихе не лишней, −

      иначе стоит обойтись без рифмы.

      Ну да, без рифмы, а порой – без метра:

      его нарушив, я учусь дыханью

      свободному у – что там в рифму? – ветра

      или – без всякой рифмы – просто жизни.

      У жизни, у её многоголосья,

      у детворы, ликующей на горке,

      учусь скрипеть, как санные полозья,

      или галдеть, как воробьи и галки.

      Но, принимая рифму на поруки,

      я не готов предать её забвенью:

      стихи без рифм и ритма не упруги

      и рыхловаты – могут развалиться,

      как снежные размокшие кулёмы.

      А я лопаткой рифмы их трамбую

      и воздвигаю прочные хоромы, −

      но рифму выбираю не любую.

      Нужна мне рифма личная, родная,

      такая, чтоб фонариком горела

      в конце строки, кричащая: «Одна я!

      Возьми, я для тебя не устарела!»

      Алхимик

      Погода, как всегда под Новый год, ни к чёрту:

      дождь переходит в снег, а слякоть − в скользоту.

      Но я не подвожу, добавив смог в реторту,

      алхимии своей финальную черту.

      В пульсирующей мгле не позабыл про цель я

      и что эксперимент ещё не завершён.

      Я на двоих делю густеющее зелье −

      замешанный с утра магический крюшон.

      Он в меру охлаждён, но обжигает душу,

      и в меру ядовит, но нежен аромат.

      Я ложкой в нём ловлю то ананас, то грушу,

      чтоб, выпив, закусить сей несмертельный яд.

      Прошу тебя, допей бокал свой, не робея,

      без тоста – просто так, ведь мы давно свои, −

      чтоб ты смогла сильней, а я − чуть-чуть слабее, −

      и, значит, наконец сравнялись мы в любви.

      Отравлены − слегка, но, вырвавшись из плена,

      мы выправить смогли наш перенедолёт…

      Мы живы, мы нашли друг друга во вселенной,

      где мокрый снег пуржит, и дразнит гололёд.

      Имена

      Кто ты – Клио или Тáис?

      Кто я – Сет или Абросим?

      Молча пальцами касаясь,

      даже