Трепетание предсердий. Натали Синегорская

спросил он, отстраняясь.

      – Там, – она показала пальцем в сторону ванной. – Там у тебя… кто?

      Вот дьявольщина. Едва увидев Ларису, едва почувствовав аромат ее духов, он сразу же забыл про сбитую Шуру.

      Шум воды в ванной стих. А через несколько мгновений открылась дверь, и в коридор выползла Шура собственной персоной. В длинном халате из вафельного полотенца, с той же диковатой гулькой на голове. И в огромных, сорок последнего размера Артемовых тапочках.

      Халат волочился по полу, и Артем заметил: Лариса смотрит именно на это волочение. Смотрит обалдевшим взглядом, какого раньше никогда у нее не замечал.

      – Кто это? – спросила она низким отчего-то голосом.

      – Это я, – ответила Шура. – А это кто?

      Лариса перевела взгляд на Артема.

      – То есть вот так вот, да? Ты уже за младенцев принялся, да?

      – Она не младенец, – запротестовал Артем. – Она жертва обстоятельств.

      Но Лариса не слушала оправданий. Она вообще ненавидела, когда Артем принимался оправдываться.

      – Я ушла всего неделю назад, – продолжала она. – Всего неделю. Кровать не успела остыть после наших ночей. А ты…

      – А он башмаков еще не износил, в которых шел за гробом.

      Реплика Шуры была столь неожиданной, что, несмотря на черный юмор, Артем тихонько прыснул.

      – Что?

      У Ларисы округлились глаза.

      – Имя у меня тоже подходящее. Я Клава. Клавдия, – невозмутимо продолжила Шура.

      Артем закатил глаза. Девицу определенно несло.

      – Клавдия? Дурищев, ты с кем связался? Она из деревни, да? Доярка или птичница, да?

      – Ага, – сказала Шура-Клава. – Доярка. Которая любит Шекспира.

      – Какого Шекспира?

      – Вильяма «Нашего» Шекспира. Не знаете, что ли? Он у нас в деревне комбайнером.

      Лариса вспыхнула. Отпрянула от Артема, повернулась и быстро вышла.

      Больше не придет, понял он. Дыра в груди, откуда вынули Ларису и их отношения, затянувшаяся более, чем наполовину, вернулась к размерам недельной давности.

      – Не огорчайтесь, – сказала Шура-Клава. – Если любит, вернется.

      И тут Артема прорвало.

      – Много ты понимаешь! – заорал он. – Ты вообще откуда взялась, а? Почему вламываешься в мою жизнь, кто тебе право дал? Соплячка! Шекспир у них, понимаешь, комбайнером! Да кто тебя только научил хамить взрослым?

      В стену постучали.

      Артем замолк на полуслове. Фу, как нехорошо. Чего на девчонку напустился?

      – Коленку обработала? – спросил уже тише, но все еще сердито.

      Шура-Клава не обиделась. Раздвинула полы халата и выставила забинтованную ногу. Стройную, между прочим, ногу. Ровную и правильную. Не кривую. И зачем красивые ноги в балахонистых штанах прятать? Мода, что ли, такая?

      – Перекись в ванной оставила.

      – Ладно. Садись, чай пить будем.

      – Давайте помогу.

      Она довольно споро разлила чай по чашкам, Артем достал сахар и печенье. Досада на Шуру-Клаву прошла. А ведь он запросто мог изувечить ее, не затормози вовремя. И не только