Трепетание предсердий. Натали Синегорская

двоюродная, – оборвал Артем, понимая, что сейчас сосед примется излагать версии появления сестры.

      – Так это ж Машиного брата дочка! – радостно вклинилась в разговор старая грымза Ольга Васильевна, сварливая старая дева. Она даже не скрывала, что выползла из квартиры поглазеть и потерпаться.

      – Какого брата? – спросил Пал Сергеич. – Это Васечки, что ли? Разве у него дети были?

      Артем обрадовался и бодренько проскочил мимо. Пусть выясняют подробности фамильного древа Турищевых без него. Сейчас найдут побочных отпрысков, придумают им биографии. Чем не мыльная опера?

      У квартиры Шура наконец отлепила пальцы от его шеи. Артем вздохнул свободно, спустил девицу с рук, открыл дверь. Спросил неожиданно:

      – Откуда ты знаешь, которая квартира моя?

      – Я не знаю. Вам показалось.

      Может, конечно, и показалось. Может, и не знает. Но чего-то не договаривает.

      Чего?

      Ох, Артем, нельзя быть таким мнительным. Это снова мама.

      И снова она права. Надо поменьше думать о себе, поменьше рефлексировать. Делай свое дело, и будет тебе. Неси свой крест и веруй.

      Крест в виде свалившейся на голову Шуры снял покоцанные кроссовки, шапку и болотный пуховик и прошел в комнату. Остался в рваных грязных джинсах и мешковатом, под стать пуховику, темно-синем свитере в катышках и с вытянувшимся воротом. На помойке она все это нашла, что ли?

      Волосы девчонки оказались туго стянуты в пучок, какой носили раньше старые бабушки. Кажется, он назывался гулька. Нет, он не ожидал увидеть ирокез или дреды. Но гулька…

      Странным образом она подходила к образу девицы, к мешковатому одеянию, хотя и выглядела, конечно, анахронизмом.

      – Снимай штаны, – приказал Артем.

      – Так сразу?

      Она не возмутилась, не закричала, не попыталась уйти, не стала изображать оскорбленную невинность. Спросила тихо и просто.

      – Как ты собираешься обрабатывать ногу? В штанах, что ли? Снимай, обработаю.

      На колене была содрана кожа, и кровь частично пропитала штанину.

      – Сама обработаю. Я же медсестра. Дайте мне вату, бинт, перекись или что у вас там есть.

      – Там у меня все есть, – многозначительно ответил Артем и облегченно выдохнул: хоть с ранами не возиться.

      Он дал ей все для обработки раны, присовокупил два полотенца и один банный халат, совершенно новый, – Артем терпеть не мог банные халаты, а этот был подарком одного из благодарных пациентов – и отправил девчонку в ванную.

      В трубах зашумела вода, следом пронзительно засвиристел чайник, и Артем не услышал звука открывающейся двери. Лишь краем глаза увидел, как в прихожей зажегся свет, а затем уловил запах духов. Знакомый, родной, колдовской запах, от которого в первые дни перехватывало дыхание, кружилась голова и трепетали предсердия.

      Они и сейчас затрепетали в предчувствии Ларисы. Она немного задержалась в прихожей, а затем, не разуваясь, прямо в своих высоченных ботфортах прошла к нему на кухню. Встала в дверях, оперлась о косяк. Сказала тихо:

      – Здравствуй, Дурищев.

      Улыбнулась,