Пленник. Дмитрий Чупахин

плод вашей фантазии.

      Звенит чей-то взбалмошный мобильник. Они тут сговорились или как?

      – Я, – продолжает Горазд, – работаю не на конкретных авторов, а на отрасль. – Он широко улыбается. – Я за хорошую литературу.

      – Я тоже за хорошую литературу, – легко соглашаюсь я. – Но извините, я ни черта не понимаю из того, что вы тут несете.

      Я напоминаю себе, что дал клятву быть сдержанным. Мне категорически не улыбается заиметь себе врага в лице этого непредсказуемого субъекта. Но у меня не получается сохранять нейтралитет. Любое его слово, жест, улыбка словно красная тряпка. Я зверею от одного звука его голоса. Никогда не думал, что меня так легко вывести из себя. Горазд – это дурной сон, камень в ботинке, опечатка в идеально сложенном тексте. Он режет глаз, его не переварить и не пересилить. Я ненавижу его. Да, уже тогда я мог в этом признаться. Правда, не ему.

      – Простите за банальность, – говорит Горазд, – но какие у вас творческие планы? Вы действительно собираетесь взяться за эту халтуру?

      – За какую еще…

      Ведь он не может знать о заказе гранда? Или может?

      – Даже не думайте, – наседает Горазд. – Вам нужно написать что-нибудь свое. Что-нибудь значимое. Вы вообще планируете написать в этой жизни что-нибудь значимое?

      – Официант, счет, – бросаю я.

      – Или вы так и будете…

      – Горазд, – отсекаю его я. – Довольно.

      – Если бы вы могли написать настоящую книгу, именно настоящую, а не натужную выдумку, написать о самом себе, но так, чтобы это было интересно миллионам, написать, чего уж там, шедевр – вы бы пошли на такое? И если да, – а я уверен, что вы согласитесь – то что вы готовы были бы отдать взамен?

      – Где у вас договор на продажу моей души? – усмехаюсь я.

      – Это «да»? – абсолютно серьезно спрашивает он.

      – Это «я пошел». Это «я устал». Это «зачем я сюда приперся».

      – Мы оба понимаем, что вы этого хотите. Да или нет, – требует Горазд.

      Пауза. Он смеется. Мефистофель хренов. К нам нерешительно подступает официант.

      – Я угощаю, – говорит Горазд. – Не берите в голову.

      Я наматываю шарф, как петлю.

      – Не забывайте, что молчание – знак согласия, – он поднимается, чтобы попрощаться. – Если вы не нуждаетесь в моих услугах, то вам следует сообщить мне об этом сейчас же.

      Я выхожу на свежий воздух, за мной, будто выстрел, хлопает входная дверь.

      Глава девятая

      Я вот думаю, через сколько меня хватятся. И кто это сделает первым. Уж точно не Лида. Напротив, она обрадуется, что я пропал с радаров. Ей так проще. Надеяться на моего издателя тоже не надо: он в курсе, что я лентяй, и решит, что я залег на дно, лишь бы меня не донимали напоминаниями о дедлайнах. Возможно, поклонники и хейтеры обратят внимание, что меня давно не видно, но, пожалуй, сочтут это за мистификацию или трусость. Да пошли они. С ужасом понимаю, что бить тревогу некому, я имею все основания сгинуть на долгие недели и месяцы. Если повезет, пару лет спустя, когда чиновники расщедрятся на реинкарнацию “Идиллии”, мой разложившийся