Асафетида. Максим Николаев

склонился к Костиному кулаку. Пламя несколько секунд тщетно облизывало бумагу, пока он в конце концов не отпустил кнопку. Когда я тронул кончик, тот был холодным.

      Костя повесился в первых числах октября. Стояло бабье лето. На мужской труп, висящий на трубе еще не включенного отопления, наткнулась жительница дома на Старом Запсковье, когда спустилась в подвал за картошкой. Из полиции известие просочилось в СМИ.

      Днем раньше покончила с собой другая студентка Пединститута, второкурсница с физмата, – случилось это в Локнянском районе. Выяснив, что они были парой, местная новостная лента сочинила повесть о псковских Ромео и Джульетте. На следующий день анонимный комментатор добавил деталь: во дворе частного дома, где девушка проживала вместе с пьющими родителями, выкопали за баней новорожденного младенца. Информация, видимо, подтвердилась: материал, забравшийся уже в верхнюю строчку по обсуждениям, сняли с сайта.

      Он любил жизнь и простые удовольствия, что с ней связаны: играл на гитаре, в КВН, и человеком был равно веселым и находчивым. Посмертной записки не нашли ни при нем, ни в личных вещах, и в самоубийство никто не верил. Из следственного отдела приходили прямо на лекцию: опрашивали сокурсников и бывших Костиных девушек, немало из которых училось в нашей группе.

      Последними, кто видел его живым, оказались Лера с Викушей. Костя шагал на занятия к первой паре и, когда уже почти поравнялся со ступенями корпуса, за спиной его притормозил автомобиль. Приоткрылась передняя пассажирская дверь. После короткого разговора он сел в машину, которая тронулась в сторону Запсковья.

      Ни водителя, ни пассажира на переднем сиденье подружки не рассмотрели, беседу не расслышали, марку не запомнили и смогли показать только, что автомобиль был черного цвета. С номером возникла путаница: то ли “555”, то ли “777” – сошлись лишь на том, что состоял он из трех одинаковых цифр.

      – Меня на свадьбе поиграть попросили, – угадав о моих размышлениях, сообщил Костя. – Я вообще в институт шел. Говорю: “У меня даже инструмента с собой нет”. А мне: “Выдадут вам гитару, не тревожьтесь”.

      Когда он услышал, что едут в “Усадьбу”, то был уверен, что речь – о кафе на Запсковье, но машина, переехав мост через Пскову, сразу свернула вглубь старинной малоэтажной застройки, долго петляла по улочкам и высадила наконец пассажиров перед аварийного вида жилым зданием без вывески.

      Торжество проходило в подвале. По лабиринту узких ходов с крысами его провели в зал, такой низкий, что рослый музыкант едва не стукался о потолок макушкой. Вместо электричества, на столах коптили масляные светильники, а гости были одни старики и старухи, на вид все как беглые каторжники. Молодоженов он поначалу не заприметил, но скоро в одном из темных углов мелькнуло белое платье. Новобрачную звали к гостям, но та будто стеснялась или боялась чего-то. Наконец со своего места встала дородная старуха, бывшая за главную, вывела девушку под руку, усадила рядом, плеснула вина и бросила на тарелку шмат вареного мяса.

      На бледной шее невесты музыкант мельком разглядел тонкое черное