Самая коварная богиня, или Все оттенки красного. Наталья Андреева

ты по отчеству! И на «вы»!

      – Так ведь жизнь у нас новая начинается, Эдуард Олегович! Вы, значит, одной дорогой пойдете, я другой. Вы к жене образованной возвращаетесь, а я к своим грядкам. Огород пора под зиму пахать. Жизнь, она продолжается. Что погостили у нас, спасибо огромное, что вниманием не обошли, хоть и столичная знаменитость, опять же спасибо.

      – Аля, ну зачем ты так!

      – Пора уже! Заходите в вагон!

      – Погоди…

      Листов испытывал огромное облегчение оттого, что сегодня последний день его пребывания в этом городе. Загостился он. Жена уже закидала телеграммами: «Когда приедешь?»

      Он заметил, как у соседнего вагона топчется Василий. Ближе подойти не решается, не хочет показаться навязчивым. В руках у местного живописца огромная папка. Наверное, новые рисунки.

      – Василий! – окликнул его Эдуард Листов. – Что ж ты не подойдешь попрощаться?

      Тот с сияющим лицом пошел, нет, побежал к столичной знаменитости.

      – Что это у тебя? – Он кивнул на папку. – Очередные шедевры?

      Листов сказал это без иронии, но Василий смешался.

      – Может, покажете там, в столице, кому, – замялся он. – Но ежели не возьмете, я не обижусь.

      – Давай, – улыбнулся Листов, забирая папку. – Я покажу.

      – А если сразу скажут, что плохо, так вы уж вовсе про меня забудьте. Ничего, переживем как-нибудь. Наталья-то мне место нашла. Кочегаром в котельной. И платят больше, чем сторожу. Хорошее место, я уж и согласие дал.

      – Кочегаром? Да, наверное, так будет лучше. До свидания, Василий… э-э-э… – Надо же узнать наконец его отчество! И фамилию забыл спросить. Нет, поздно, все поздно. Да и ни к чему теперь.

      Он уже хотел зайти в вагон, как Алевтина схватила за руку:

      – Глянь-ка! Пришла!

      Листов заметил в толпе провожающих Веронику. Она стояла с безучастным лицом, вроде бы здесь случайно. Откуда она узнала, что именно в этот день он уезжает? Да какая разница? Главное, что пришла! Ее Листов окликнуть не решился, смотрел издалека. Да и она не подходила. Между ними все уже сказано. Он почувствовал досаду. Скорей бы уже дали отправление!

      – Эдуард Олегович? – дернула его за полу пиджака Алевтина.

      – А? Что еще? – Кажется, стрелочник дал отмашку. Проводники засуетились.

      – Фотографию, что ли, на память какую дайте.

      Он машинально полез в бумажник и достал оттуда небольшую черно-белую фотографию. Нелли снимала на даче, она же сунула зачем-то карточку ему в бумажник. И пошутила при этом: «Любимой женщине подаришь, когда попросит. Удачно получился». И в самом деле удачно. Художник Эдуард Листов курит, сидя в гамаке, на голове у него светлая шляпа, а в глазах задумчивость и печаль.

      Листов встряхнулся: ах, Нелли, Нелли, какая же ты умная женщина! Как я по тебе соскучился! А это все… Он с недоумением посмотрел на Алевтину, потом на Веронику. Как-то это все… мелко. Мелко и пошло. Прямо затмение нашло! Нет, не затмение, а вдохновение, которое в миг все преобразило. А теперь прошло.

      Алевтина