На уроках сценарного мастерства. Том 2. Сборник

выражения на моем лице. – И раз уж так мне повезло, что вы оказались нашим гостем, не откажитесь поделиться знаниями…

      Отправив в рот зацепленный вилкой огурец, я хранил молчание, воспринятое им как разрешение задать вопрос.

      – Вот я читал в одной редкой книге, – сказал он громко, – что Дантес был иезуитом, и этот барон Геккерен тоже. И выполняли они особо важное задание своего ордена по присоединению православной церкви к католической. И только по этой причине их заинтересовала жена Пушкина Натали, чтобы через нее выйти на царя…

      – Книга, в которой вы все это вычитали, называется «Иезуиты и Россия»? – спросил я.

      – Да. Это очень редкая книга.

      – И очень спорная. Не понимаю, что вы хотели у меня узнать?

      – 3начит, получается, что Дантес не хотел стреляться с Пушкиным, избегал дуэли, а за женой его ухаживал потому, что приказ выполнял?

      – Еще раз повторяю: книга, из которой вы все это вычитали, опирается на весьма сомнительные факты. Но в любом случае не понимаю вас…

      – Я к тому, что мы все со школьных лет ненавидим Дантеса, а у него, оказывается, тоже были какие-то причины, и причем веские.

      – Нет и не может быть никаких оправдывающих причин у человека, поднявшего руку на Пушкина.

      – Но Пушкин ведь сам его вызывал.

      – Не совсем так. Первый раз дуэль не состоялась, но потом Пушкин написал оскорбительное письмо Геккерену, в ответ на которое Дантес…

      – Вынужден был прислать ему вызов, – продолжил он за меня, – значит, не напиши Пушкин этого письма, не было бы никакой дуэли.

      – Вы говорите странные и, простите, недостойные вещи, – сказал я, чувствуя, что теряю терпение. – Любой порядочный человек сделал бы то же, что сделал Пушкин. Другого способа защитить свою честь у него не было.

      – Но и Дантес был в трудном положении, – споря со мной, штурман почему-то смотрел на Вику. – Он тоже защищал свою честь.

      – Есть вещи, которые невозможно объяснить, – сказал я. – Нельзя рассказать о музыке человеку, у которого нет слуха. Если человек нравственно глух, то он никогда не поймет мотивов поступков благородного человека.

      – Это Вы про меня, что ли? – спросил штурман, продолжая улыбаться.

      – Понимайте как хотите, – сказал я.

      – Кирюша, прошу тебя, – Вика притронулась к моей руке.

      – А тебе-то какое дело до этого Дантеса? – спросил капитан у штурмана, видимо, желая разрядить возникшую напряженную паузу. – Негодяй, он и остается негодяем, даже если у него причины на то есть.

      Офицеры дружно рассмеялись.

      – Да я просто беседую, – продолжая улыбаться, сказал штурман Брянцев, – а Кирилл Константинович почему-то в бутылку полез.

      – Не то говоришь, наверное, – сказал капитан, – специалисту виднее.

      – Это точно, – согласился штурман и опять посмотрел на Вику, – особенно, когда речь идет о временах давно минувших. А сейчас, слава Богу, все попроще.

      – И поэты похуже, – сказал капитан.

      Опять рассмеялись