Сталинград. Том третий. Над нами мессеры кружили. Андрей Воронов-Оренбургский

друзья – офицеры крепко-накрепко обнялись. Оба путались в чувствах; здесь была и горечь невосполнимых потерь их личного состава, и гордость за возложенную на них честь, и терпкая радость внезапной встречи…Ах, ты судьба – индейка! Снова вместе! Значит, снова, плечом к плечу, бить фашистов, чтоб отомстить за своих, чтоб сломать хребет хищному зверю, и чтоб в конце-концов победить…

      Оба не скрывали искрившихся на глазах слёз… Сильные, смелые духом воины их не стесняются. Оба хлопали друг друга по плечам, давили в объятиях, словно желали передать друг другу свою ратную силу, молодость, боевой пыл и задор.

      – Рад, рад, до слёз, Арсений Иванович!..

      – А ну давай, давай присядем, Миша. В ногах правды нет. Нут, хоть сюда.

      Они торопливо повернули в сторону развороченной артиллерийским снарядом хаты. Обошли овраг, отыскали маломальский тенёк и озабоченно сели на бревно, будто оно обгорелое, расщепленное с одного конца, было целью всех их стремлений. Мимо, в пол сотне шагов, подобно гремливой реке, продолжали течь, волна за волной, солдатские массы, парусиновые покрышки санитарных фургонов, армейские подводы, грузовики; дрожали кирпично-красные лица пехоты, содрогалась земля, и колыхался воздух, и дальние призрачные ряды. Иссушающий зной выцеживал из солдат последние соки…

      Огромное, близкое донское солнце горело на каждом автоматном стволе, на каждой металлической клёпке, штыке, – сводило с ума. Палящий жар проникал в самую глубину плоти, в кости, в мозг, и чудилось порою, что на плечах пехоты покачиваются не головы, а какие-то странные – необыкновенные кочаны в касках, тяжёлые и лёгкие одновременно, чужие и страшные…

      …Вот вскинулась над щёткой слепящих штыков лошадиная морда с налитыми кровью безумными глазами и рвано оскаленным ртом, только намекающим на какой-то жуткий и надсадный храп; взвилась на дыбы, рухнула, раздувая норы ноздрей, выворачивая фарфоровые белки, испуганно косясь, на обступивших её людей.

      – Режь постромки! – слышен хриплый сорванный крик возницы. Затем короткий выстрел, и снова молчаливое, бесконечное движение на Сталинград…

      * * *

      – Ну, как ты, брат? – Арсений утёр рукавом гимнастёрки зернистый пот с лица. – У вас в Дагестане подишь-то всегда так жарит? Тебе не привыкать…Ишь ты живой!

      – Э-э, что мне сдэлается? – светло, белозубо улыбнулся Магомед.

      – Ух, ты! Да я гляжу, ты, сравнялся со мной погонами! – Воронов щёлкнул прокуренным жёлтым ногтём по ребристой звезде, что бугрилась меж двух алых просветов. Тоже майор, скажи на милость. Бравушки! Молодца!

      – Так точно. Целый командир 2-го батальона, Арсений Иванович. Не рэвнуешь, комбат? Помнишь, на Шиловской высоте… «Чёртом бэшенным» обозвал меня? «Неистовым черкесюкой» выставил. Э-э, урус… Забыл разве? Аварец я!.. – Магомед нарочито оскалил зубы. – Грозил разжаловать, если «тигры» фон Дитца не отбьём…

      – Да ну-у? – Арсений вздыбил бровь.

      – Вот тебе и «ну»! – Магомед вдруг щёлкнул зубами, как волк. –