Сталинград. Том третий. Над нами мессеры кружили. Андрей Воронов-Оренбургский

гады, ровно не на войне…Ну, а ты, что уши лопухами развесил, Горохов? – комбат метнул на него строгий взгляд. – скажи на милость, ухо за рулём выросло! Не видишь, боевого друга встретил? Ты вот, что…Сразу по приезду, организуй всё по быстрому.

      – Так точно. Сварганим, товарищ майор, – споро воткнул передачу и радушно осклабился Горохов.

      – Бравушки! – Воронов захлопнул пробитую немецкой автоматной очередью дверцу. – А теперь жми по газам, дуй до наших «графских хором», Горохов.

      – Есть, товарищ майор. С ветерком.

      Машина вздрогнула бортами и, подпрыгивая на ухабах, словно принюхиваясь к земле, объезжая воронки, круто вырулила на большак и скрылась в перистых пластах непроглядной пыли.

      * * *

      – …значит, из госпиталя?

      – Оттуда, товарищ комбат.

      – Так зачем ты, глупой, удрал из него? Ах, ты горе… – сокрушённо покачал головой Арсений Иванович. – Тебе же надо было, как следует вылечиться., Михаил. У тебя. Помню, ранение в лёгкое, так?

      – Да как же я буду валяться на койке, когда война?! Вы тут…Наш полк в тяжёлом положении…А я буду бока нагуливать? Нэт! – Магомед возмущённо округляя, как армейские пуговицы, орлиные глаза, ответил, берясь за солдатскую кружку: – Я воин, брат. Нэ мог я там оставаться. Чэстно и ясно скажу…Вэришь, боялся, что полк наш бэз меня расформируют…где потом вас искать? Нас же осталось то…после Чижовки, кот наплакал.

      – Это так… – мрачно согласился Воронов.

      – Вот и я о том. Нэ выдержал и вернулся. Чтоб вместе фашистов бить!

      Вэрно, Арсений Иванович?

      – Давай за твою верность и выпьем, Михаил! – Арсений повернул широколобое, открытое лицо к новоиспечённому майору, сидевшему напротив за круглым столом.

      Глядя на его мужественное, красивое в своей кавказской суровости лицо, отогнал негожие мысли о смерти, но что-то тревожно-враждебное, против его воли, вновь шевельнулось в его груди, больно кольнуло сердце.

      – Ты чего так глядишь, брат? На мне узоров нет. Соскучился, что ли? – Магомед испытал замешательство под его внимательным взглядом.

      – А, как ты, думал? Ну, давай, будем!

      Они опрокинули кружки.

      – Эх, крепка зараза-а! – Воронов крякнул, сырея белками глаз.

      – Как Совэтская власть! Как слово товарища Сталина! – Магомед обтёр губы тылом ладони с такой тщательностью, как будто ему хотелось уничтожить и след своей позорной уступчивости – касательно выпитого.

      – Что, вера мусульманская поперёк горла встала? – дружески усмехнулся комбат, жась в улыбке. Уж кто-кто, а он, больше года знавший Танкаева, прошедший с ним бок о бок не одну сотню огненных фронтовых вёрст, побывавший вместе с ним в зубах самой смерти хорошо знал…Магомед Танкаевич, высокий, широкоплечий горец, всегда вспыхивал факелом и спорил ожесточённо, если разговор касался достоинства – чести Кавказа, особенно Дагестана. Всосались с молоком матери и проросли сквозь каменную клетку его крепкого, как булат, тела горские, аварские традиции и устои. Он до мозга