Жажда. Темная вода. Ник Никсон

людей стоят дороже пяти фляг и моего эго. Я бы их потом вернул в двойном размере. А знаешь, почему мы оказались в жопе? Потому что ты промолчал.

      – Так это я виноват, что тварь появилась?

      – Ты должен был предупредить их, как только увидел ее.

      Витька почувствовал, как закипает.

      – Эти уроды заслужили смерть.

      – Они люди. Настоящие наши враги – твари.

      – Твари не те, что с зубами и когтями. Гортранс – наши враги, и ты слепой, если этого не видишь. И я не собираюсь глаза закрывать, когда они ноги о нас вытирают.

      – Ты, молокосос, еще ни черта не понимаешь в этой жизни. Надеюсь, поймешь, когда не будет поздно.

      Кобальт развернулся и пошел по коридору.

      – А ты будто много понимаешь?! – крикнул Витька вслед. – Давай уходи. Тебе не впервой родных людей бросать.

      Кобальт остановился, резко развернулся. Его глаза вспыхнули, лицо скривилось от ненависти. Он побежал к Витьке, схватил его за шею, нагнул. Витька обхватил его руками за пояс, стараясь удержаться на ногах.

      Кобальт двинул ему коленом в лицо. У Витьки поплыло в глазах. Еще один такой удар вырубит его, и тогда дядя найдет монеты.

      Витька произвел отчаянный слепой выпад назад и зарядил Кобальту локтем в лицо.

      Они расцепились и прильнули к разным сторонам коридора. Отдышались. У дяди красное капало из носа, лицо Витьки заливала кровь из рассечённой брови.

      Кобальт встал. Витька тоже вскочил на ноги, готовясь защищаться.

      – Ты больше не сталкер!

      Вытерев нос тыльной стороной ладони, дядя побрел по коридору.

      Витька скатился по стене. Кровь и слезы капали ему на грудь.

      ГЛАВА 4

      Шепот множества голосов, неразборчивый лепет, в котором угадывались нотки радости и ненависти, насмешек и страданий. Локус слышал голоса, сколько себя помнил. Там, в бункере, шепот доносился издалека – от стен, потолка и земли. Временами пропадал, потом появлялся снова. Отец говорил, что сыну просто кажется, называл голоса фантазией неокрепшего детского ума. Когда становилось совсем невыносимо, отец давал ему лекарства, и тогда шепот исчезал.

      Когда Локус выбрался на поверхность, шепот появился вновь. Здесь, среди множества незнакомых ему звуков, нервозных и пугающих, шепот был самым привычным и родным. Он стал громче, преследовал повсюду. Локус уже не мог игнорировать его, не мог заглушить. Шепот въедался в голову, заполнял собой мысли, мучил.

      Локус не понимал, что хотят от него неведомые голоса, но готов был выполнить любую их волю, лишь бы они замолчали.

      Высокие потолки и мраморные колонны Мида восхищали. Локус видел в своей жизни только металлическую мебель, а здесь она сделана из дерева. Когда—то дерево произрастало в лесу на протяжении многих—многих лет, затем было срублено людьми, вывезено на лесопилку, там из него напилили доски, отправили на мебельную фабрику, а уже оттуда готовая мебель отправилась сюда.

      Стоило ли это таких страданий?

      Человек, сидевший за этим столом, на этом