Последний бумажный журавлик. Кэрри Дрюри

беседой

      о книгах:

      то обсуждали,

      то спорили,

      вдохновлялись

      историями.

      И все. Больше этого нет.

      Бабушка умерла,

      и дедушка изменился.

      А я скучаю

      по нему – прежнему.

      Мама заваривает улун.

      – Какие планы на день?

      Молча глотаю йогурт.

      – Да так. С книжками. Занимаюсь.

      Она наливает чай.

      – Побудешь сегодня дома?

      В трех словах – столько всего несказанного.

      Дверь скрипит.

      Он медленно выплывает из комнаты:

      – Славное, кажется, утро.

      И улыбается.

      Надолго ли его хватит?

      На целое утро? На день?

      Время покажет.

      Мама волнуется.

      – Побудешь дома, Мидзуки?

      Я ненадолго.

      – Вот еще! Если из-за меня —

      нечего дома сидеть! —

      грохочет дед. —

      Я и один тут справляюсь.

      Мы дружно молчим.

      Ни слова. Никто.

      Мы знаем, что

      одиночество —

      самое страшное

      для него.

      Мама, красивая мама.

      Куда она? Ни единой морщинки

      на молодом лице.

      Я киваю.

      Она улыбается.

      И мне так тепло и нежно.

      Наша вина преследует нас,

      Не отпускает, истончает

      До пустоты.

      Хлопнула дверь,

      щелкнул засов калитки,

      зазвонили часы.

      Дедушка снова вернулся в печаль.

      Им завладели

      тени из прошлого.

      Что же там было?

      Что так тревожит его?

      Что не дает покоя

      сильному дедушке?

      Это ведь он учил меня не бояться!

      Учил не падать с велосипеда!

      Это ведь он вдохновил Мэгуми,

      бабушку нашу,

      заняться джазовым танцем,

      и сам потом вместе с ней

      танцевал до упаду.

      Он будил меня среди ночи —

      показать

      звезды

      на чистом небе.

      Он выигрывал в шахматы

      у друзей

      и закатывал каждый год

      варенье.

      Улыбался,

      смеялся,

      жил

      день за днем.

      Я скучаю по прежнему дедушке.

      Думаю часто о нем.

      Он подходит к столу,

      смотрит на старую книгу

      и проводит пальцами по корешку:

      «Волшебства больше нет».

      «Я дрянной человек», – говорит он,

      выходит

      из кухни.

      И медленно,

      тяжело

      ступает к себе.

      Я – за ним.

      Книги молчат, затаили дыхание.

      Что они знают о дедушке?

      Что они помнят о нем?

      Полка-улыбка,

      заваленная томами,

      сделалась вдруг гримасой.

      Я стою у него за спиной.

      «Есть кое-что, Мидзуки.

      Я больше не в силах скрывать.

      Бабушка знала. —

      и он

      кулаком

      ударяет